Сапфирная роза - Дэвид Эддингс

— Мы не можем пока доказать этого, ваша светлость.Однако было бы весьма разумно неожиданно сказать об этом в присутствии Энниаса.Это может ошарашить его — нам на руку. Ну вот, по приказу Эланы Личеас и Ариссаарестованы и заключены в монастыре близ Демоса, и я везу с собой несколькописьменных указов о взятии под стражу некоторых лиц. Как государственныхизменников. В одном из них фигурирует имя Энниаса. Кстати, у меня мелькнулаодна мысль — не стоит ли Рыцарям Храма отправиться в Базилику, арестовать тамЭнниаса и отправить его в Симмур в цепях? Элана весьма серьезно говорила оповешении или обезглавливании, когда мы вернемся.

— Вы не сможете взять первосвященника прямо в Базилике,Спархок, — возразил Долмант. — Это храм, а храм никогда не отказываетв убежище преступнику, совершившему гражданское преступление.

— Экая досада, — пробормотал Спархок. — А ктов Базилике опекает энниасовых подпевал?

— Макова — патриарх Кумби. Прошедший год он держал всев своих руках. Макова — продажная тварь, но он хорошо разбирается в законе ивсегда может придумать множество всяческих лазеек и уверток, чтобы достичьсвоих целей.

— А Энниас присутствует на заседаниях Курии?

— По большей части да. Он старается сам следить засоотношением сил. Все остальное время он проводит, стараясь склонить на своюсторону не высказавших своей позиции патриархов. Однако эти девятеро — весьмапроницательные и хитрые люди. Они никогда впрямую не принимают его предложений,а дают понять свой ответ тем, как голосуют на заседаниях. А ты не хотела быотправиться с нами и полюбоваться на наши забавы, матушка? — с легкойиронией в голосе спросил Долмант.

— Я, конечно, благодарна тебе за приглашение, Долмант, —ответила Сефрения, — но возникает одна трудность: многие эленийцы искреннеубеждены в том, что если когда-нибудь стирик переступит порог Базилики — соборнеминуемо рухнет. Так что, если можно, то я лучше останусь здесь.

— А в какое время обычно собирается Курия? —продолжил свои расспросы Спархок.

— По-разному, — ответил Долмант. — Сейчас насобраниях председательствует Макова — на этот пост избирают простымбольшинством — и он пользуется своей властью, назначая заседания по своему, илиеще чьему-то капризу. Кстати же и гонцы, доставляющие приглашения, бывает,сбиваются с пути. К противникам Энниаса, разумеется.

— А что, если он решит начать голосование посреди ночи,Долмант? — спросила Сефрения.

— Нет, этого он не может, — ответилпатриарх. — Еще в глубокой древности какой-то патриарх составил сводправил о заседаниях Курии. Из истории известно, что это был старый пустозвон,одержимый манией вникать во все мельчайшие и не имеющие никакого значениядетали каждого вопроса. Именно он придумал это странное правило о сотнеголосов. И именно он, возможно, просто по собственной прихоти, вставил в этотсвод такой пункт: Курия может заседать только в светлое время суток. Многие изего правил просто абсурдны, но заседание, на котором он отстаивал свой свод, длилосьс перерывами на ночь целых шесть недель, и в конце концов тогдашняя Курияприняла его, наверно, только для того, чтобы не в меру ретивый законоведуспокоился, — Долмант задумчиво потер щеку. — Когда все этозакончится, я предложу, пожалуй, канонизировать этого глупца. Ведь именно этидурацкие правила сейчас, возможно, единственное, что мешает Энниасу сесть натрон Архипрелата. Но, как бы то ни было, нам с рассветом нужно быть на месте.Макова вообще-то не любитель рано подниматься, но последние несколько недель онвстречает солнце бодрствующим. А если его не окажется, мы сможем проголосоватьза нового председателя и начать без него. И будем голосовать. За все, чтотолько возможно, и против всего, что только возможно.

В дверь осторожно постучали. Долмант коротко переговорил очем-то с заглянувшим в комнату слугой.

— Повар умер, — дрогнувшим голосом сообщилДолмант. — Подождите меня здесь — врач хочет что-то сказать мне.

— Странно, — пробормотал Спархок.

— Но ведь люди иногда умирают и естественной смертью,Спархок. Ты уже забыл об этом? — сказала Сефрения. — Может быть, этобыл уже старый человек.

Вскоре возвратился Долмант. Лицо его было взволнованно ибледно.

— Он был отравлен, — воскликнул патриарх.

— Что? — переспросил Спархок.

— Мой повар был отравлен. Врач сказал, что яд был вовсянке, которую бедняга готовил нам на завтрак. Эта каша могла бы убить всех вэтом доме.

— Может быть, вам пора пересмотреть свое мнение поповоду ареста Энниаса? — невесело усмехнулся Спархок.

— Неужели ты полагаешь?.. — глаза Долмантарасширились, голос пресекся.

— Алдреас и Элана были отравлены, вашасветлость, — напомнил Спархок. — Не думаю, что несколько патриархов идва десятка рыцарей храма не показались ему подходящей жертвой.

— Этот человек чудовище! — воскликнул Долмант идобавил сквозь зубы несколько ругательств, которые можно услышать в казарме, ноуж никак не в духовной семинарии.

— Эмбан должен рассказать об этом честнымпатриархам, — посоветовала Сефрения. — А то как бы Энниас не проложилсебе таким способом более легкий путь к победе на выборах.

— Пойду-ка я, пожалуй, разбужу остальных, — сказалСпархок, вставая. — Надо рассказать им о случившемся, да и облачиться вдоспехи — дело не нескольких минут.

Было еще темно, когда они отправились в Базилику, сопровождаемыешестью десятками рыцарей — по пятнадцати от каждого из четырех Орденов. Былорешено, что это достаточная сила, чтобы отпугнуть любого, кто захочет помешатьих продвижению.

Небо на востоке начало бледнеть, когда они добрались доогромного куполообразного собора, который был центром священного города — егомыслью и духом. Приход в город колонны рыцарей Храма не прошел незамеченным —огромные бронзовые ворота, ведущие во двор перед Базиликой, охранялись полуторасотнями одетых в красное солдат церкви. Ими командовал тот самый капитан,который по приказу Маковы пытался воспрепятствовать Спархоку и его друзьямпокинуть замок Ордена в Демосе во время их путешествия в Боррату.

— Стой! — скомандовал он.

— Вы что же, пытаетесь преградить дорогу патриархамцеркви, капитан? — спокойно спросил магистр Абриэль. — Зная, что темсамым вы подвергаете опасности свою душу?

— А заодно и шею, — шепнул Улэф, наклонившись кТиниену.