Ночная музыка - Джоджо Мойес

– Скажи, ты нас любишь? – многозначительно спросила Китти.

Мама была явно шокирована.

– И ты еще спрашиваешь? Разумеется, я тебя люблю! – Мама так расстроилась, что Китти почувствовала слабый укол совести. – Но почему? С чего вдруг у тебя возникли сомнения?

– Больше всего на свете?

– Больше всего, что ты только можешь представить, – с чувством ответила мама.

После ужина мама нежно обняла Китти, словно желая ее успокоить, однако Китти, вопреки обыкновению, не смогла в свою очередь обнять маму. Ведь это только слова, разве нет? И вообще, у Китти не осталось сомнений, что́ именно мама любит больше всего на свете. Если бы эта дурацкая скрипка не оставалась их единственной надеждой, Китти с превеликим удовольствием выбросила бы ее из окна верхнего этажа.

В полдень она возвращалась домой вместе с Энтони. Она опоздала на школьный автобус, Энтони тоже, и, только оказавшись дома, Китти поняла: возможно, он сделал это намеренно. Они теперь часто ходили вдвоем, и Китти уже не чувствовала себя такой зажатой. С ним было очень приятно болтать, да и идти по лесу гораздо приятнее вдвоем. Ведь когда она шла одна, ей вечно чудилось, будто кто-то следит за ней из-за деревьев.

– Как бы ты поступил, если бы узнал, что родители тебе врут? – спросила Китти.

Они лениво брели нога за ногу по проселочной дороге, будто никто из них особо не торопился домой.

– Насчет чего? – Энтони протянул ей пластинку жвачки, и Китти с удовольствием сунула жвачку в рот.

Она сомневалась, стоит ли ему говорить.

– Насчет чего-то серьезного, – расплывчато ответила она. – Того, что затрагивает интересы семьи.

– Мой папаша только и делает, что врет! – фыркнул Энтони.

– И что, ты ему ничего не говоришь?

– В том-то и беда, – сокрушенно покачал головой Энтони. – Для тебя установлены одни правила, а для родителей – совершенно другие.

– Мой папа был не таким, – заявила Китти. Она влезла на поваленное дерево и прошлась по стволу. – Он разговаривал со мной как с равной. Даже если он меня и ругал, мне казалось, будто он просто хотел мне что-то объяснить. – Она запнулась, чувствуя, что ее душат слезы.

Им пришлось посторониться, поскольку по проселку проехала незнакомая машина. Водитель, какой-то мужчина в костюме, поравнявшись с ними, приветственно поднял руку.

Энтони проводил машину глазами, а затем, поправив на плече рюкзак, снова пошел посередине дороги.

– Мой папаша врет на каждом шагу, но ему почему-то все сходит с рук, – с горечью заметил он и, резко сменив тему разговора, сказал: – В субботу мы с парнями собираемся в кино. Хочешь – пойдем с нами. Если ты, конечно, любишь кино.

Скрипка была тут же забыта.

Китти бросила на Энтони косой взгляд из-под челки.

Но он упрямо смотрел себе под ноги, будто увидел на земле нечто очень интересное.

– Ничего особенного. Просто повеселимся своей компанией.

И ком, всю дорогу стоявший в горле у Китти, моментально исчез.

– Ладно, – ответила она.

Николас Трент, щурясь от яркого света, выехал из леса и включил правый поворотник, собираясь свернуть на основную дорогу. У него ушла уйма времени на то, чтобы добраться до Литл-Бартона, да и ланч неожиданно растянулся, а потому следовало поторопиться в агентства недвижимости, которые он запланировал посетить. Но, задумавшись, Николас почему-то поехал назад, в сторону автомагистрали. Голова у него кружилась, мысли путались.

Хотя на этот раз Испанский дом был абсолютно ни при чем.

Мальчик лежал на спине в окружении щенков и радостно хихикал. Щенки с толстыми животиками и несуразно большими лапами цеплялись за его свитер в поисках точки опоры. Мальчишки в этом возрасте сами похожи на щенков, подумал Байрон, который заклеивал скотчем очередную картонную коробку. Все утро мальчуган наматывал круги по садику, убегая от терьерши, возбужденно тявкавшей от восторга. Когда рядом не было матери, он менялся до неузнаваемости. И с удовольствием осваивал новые премудрости: как чинить изгородь, как выращивать птенцов фазанов, как отличать хорошие грибы от ядовитых, более того, малыш изливал на собак такие потоки любви и обожания, что обе суки, ранее признававшие только хозяина, сделали для него исключение, распространив на него свою преданность. Нет, мальчик не сделался разговорчивее – от него трудно было дождаться простых «да» или «нет», – но стал держаться менее настороженно.

Мальчикам его возраста не годится быть такими. И Байрон с грустью проводил параллель между ним и своей племянницей Лили, с ее непрекращающейся болтовней, вечными требованиями любви и внимания. Принято считать, что это нормально для мальчика, недавно потерявшего отца, что дети по-разному реагируют на психологические травмы. Байрон случайно подслушал, как вдова отбивалась по телефону от какого-то учителя, пытавшегося навязать ей психиатра или кого-то в этом роде. «Я говорила с ним, и он категорически отказывается. И я хочу позволить своему сыну по-своему справляться с проблемами, – сказала она. Голос ее звучал ровно, но костяшки пальцев, которыми она вцепилась в дверную ручку, побелели. – Нет, я отдаю себе отчет. И непременно сообщу вам, если пойму, что он действительно нуждается в помощи специалиста». Байрон даже наградил ее мысленными аплодисментами, поскольку и сам испытывал инстинктивную потребность в личном пространстве и категорически не приемлил вмешательства в свою жизнь. Но, Господь свидетель, Байрон неоднократно задавал себе вопрос: что творится в голове у этого угрюмого малыша?

Заглянув на кухню, Байрон спросил:

– Тьерри, можно оставить тебя одного на минуточку? Мне надо кое-что принести сверху.

Мальчик кивнул, и Байрон, привычно пригнув голову, поднялся по узкой лестнице в спальню. Два чемодана, четыре большие картонные коробки, куча всяких мелочей на небольшой контейнер плюс новый помет щенков. Похоже, за целую жизнь он так и не накопил добра, а для того, что у него есть, не нужен дом. Байрон тяжело опустился на кровать, прислушиваясь к тявканью внизу. Да, его спальню вряд ли можно было отнести к разряду элегантных или шикарных, но последние несколько лет он был здесь счастлив с сестрой и Лили. Он никогда не приводил сюда женщин – в тех редких случаях, когда у него возникала потребность в женском обществе, он старался сделать так, чтобы дама пригласила его к себе, а потому спальня его, без заботливой женской руки, скорее напоминала безликий номер отеля. Сестра предлагала ему повесить подходящие занавески и застелить постель покрывалом в тон, но, насколько он понимал, она всего лишь хотела, чтобы он мог снова почувствовать себя дома. Он попросил ее не беспокоиться. Ведь в любом случае бóльшую часть времени он пропадал в лесах и полях. И тем не менее это был дом, и Байрон понял, что ему грустно покидать его.

Хозяева жилья категорически отказывались пускать постояльцев с собаками. А единственный человек, который согласился принять питомцев Байрона, в качестве залога потребовал плату за шесть месяцев вперед, «на случай если животные причинят ущерб». Озвученная сумма была просто несусветной. Еще один потенциальный арендодатель заявил, что разрешит держать собак только на улице. Байрон объяснил, что, как только пристроит щенков, взрослые собаки будут спать в его машине, однако хозяин на это не купился. «Откуда мне знать, что, как только меня здесь не будет, ты не впустишь их в дом».