Образ врага - Полина Дашкова

Зашуршали шаги по песку. Натан Ефимович быстро спряталфотографии. В палатку вошла Инга, держа в руках стандартную коробку с едой изпридорожного кафе.

Бренер откусил холодную пиццу и чуть не подавился. Онвспомнил, откуда знает русоволосую женщину с фотографий. Еще бы не вспомнить.Алиса Воротынцева, дочка соседей по Трифоновке. Лисенок…

Авангард Цитрус с трудом продрал глаза, сел на кровати идолго, тупо глядел перед собой. Голова гудит, во рту помойка. Нельзя такнапиваться в его возрасте. Нельзя. Однако пережить ту мерзость, которая"обрушилась на него вчера вечером, без пол-литра водки просто невозможно было. Ион выглушил эти пол-литра в полном одиночестве в своей малогабаритнойдвухкомнатной квартире в Сокольниках. Он пил и матерился, про себя и вслух. Какмог он, прожженный, знающий цену всему в этой дерьмовой жизни, прошедший огонь,воду и медные трубы, Чечню и Сараево, трущобы Нью-Йорка и бардаки Амстердама,проколоться на пятнадцатилетней смазливой соплячке? Он-то, идиот, думал,девочка от него в восторге, девочка искренне, бескорыстно любит его.

Маруськино подлое предательство жгло душу. К часу ночи,когда в бутылке осталась только треть, а в глазах стояли слезы, он дошел дотого, что трагически засомневался в своих мужских достоинствах.

Однако теперь, утром, даже на тяжелую похмельную голову, онвдруг подумал, что, в общем, не так все страшно, ибо в итоге ни копейки он невыложил. Была бы пятнадцатилетняя Мария Петровна Устинова чуть терпеливей ихитрей, могла бы запросто вытянуть из него и две тысячи, и десять тысяч. Воттогда он был бы полнейшим кретином.

Цитрус потянулся, крякнул, слез с кровати и обнаружил, чтоспал одетый, прямо в партийной униформе. Хорошо хоть ботинки догадался снять.

Прямо под ухом что-то настойчиво тренькало. Он не сразусообразил, что это сотовый телефон, и минут пять искал его под кроватью, на тумбочке,на журнальном столе, наконец обнаружил в кармане куртки, которая валялась наполу у кровати.

Телефон замолчал, но тут же опять затренькал.

– Авангард Иванович, – произнес в трубке приятный женскийголос, – доброе утро. Вас беспокоит корреспондент журнала «Плейбой» ВероникаСуркова. Я бы хотела взять у вас интервью. Когда вам удобно со мнойвстретиться?

Цитрус никогда, ни при каких обстоятельствах, даже всостоянии тяжкого похмелья, не отказывал журналистам. Главное – постоянно вездемелькать: на телеэкране, на страницах газет и журналов. Не важно, что пишут,пусть даже помоями обливают. Лишь бы писали. Стоит исчезнуть из поля зрениядрагоценной публики хотя бы на пару месяцев – и сразу забывают, кто такой, какзовут. Знаменитостей много, а публика капризна и забывчива.

Цитрус мысленным взором увидел свою цветную фотографию надобротном журнальном глянце, и похмелье немного отпустило.

– Я свободен сегодня, в первой половине дня. Вы можетеподъехать ко мне часа через полтора?

– Замечательно, – ответила корреспондентка, – продиктуйте,пожалуйста, адрес.

Он успел привести себя в человеческий вид, принял душ,побрился, растворил в стакане шипучую антипохмельную таблетку, потом сварилсебе крепчайший кофе. Ровно через полтора часа раздался звонок в дверь.

На пороге стояла девушка не старше двадцати трех лет, оченьвысокая, худенькая, белокурая, с большим чувственным ртом и тонким, чутьвздернутым носиком. В первый момент он даже не понял, почему так тревожновздрогнуло сердце. Остатки похмельной головной боли как ветром сдуло.

Перед ним стояла его Ирина. Разумеется, не настоящая, нетеперешняя сорокапятилетняя графиня де Рожен, не чужая, надменная Ирка,вероломно бросившая его в Нью-Йорке и разбившая всю его жизнь. Нет, это быладевочка Ирина из того счастливого и страшно далекого семьдесят первого года, вкотором остался огромный, кровоточащий кусок его души.

Гарик Руденко уткнулся носом в светлые теплые волосы изавыл, как пес.

Авангард Цитрус улыбнулся, как неотразимый герой рекламы«Мальборо», пожал руку корреспондентке Веронике Сурковой, помог ей снять шубку,проводил в комнату, усадил в кресло.

– Я забыла вас предупредить, через полчаса подъедет нашфотограф, сказала она.

– Да, конечно, очень хорошо. Хотите кофе, Вероника?

– Спасибо. Чуть позже.

Даже улыбка у нее была Иринина. И в одежде что-то издалекого семьдесят первого. Узкие черные джинсы, расклешенные от колена, черныйсвитер «лапша» с высоким воротом.

Она вытащила из сумки маленькую коробку очень дорогихшвейцарских шоколадных конфет с коньячной начинкой. Его любимых.

– Авангард Иванович, я как раз недавно перечитывала ваше«Альтер эго». Там вы так красочно описали, как голодали в Нью-Йорке и как вам хотелосьшоколаду, что я не удержалась. Не смогла прийти к вам с пустыми руками.

– Спасибо. Это мои самые любимые конфеты. Вы мой романперечитывали? То есть читали уже не в первый раз?

– В третий, – она взмахнула ресницами. Он закурил.

– А другие мои книги вы читали?

Он писал мало. За десять лет вышли в свет всего три романа.Был еще небольшой сборничек статей. Про последний роман «Ангелы из преисподней»говорили, что продается он плохо. Тридцатитысячный тираж пылится на складе.

– Ваш последний роман произвел на меня огромное впечатление.Вы затрагиваете такие глубины человеческой психологии, ставите такие сложныефилософские и общечеловеческие вопросы… – она красиво закатила глаза. Честноговоря, я проглотила ваших «Ангелов из преисподней» за одну ночь. Обидно, чтовы сейчас так редко балуете нас своим потрясающим творчеством.

– Стало быть, я могу вас считать поклонницей своеготворчества?

– Не только творчества, – она широко улыбнулась, достала изсумки диктофон, – вы, Авангард Иванович, весьма привлекательная личность. Вашеимя овеяно легендами. Вы бываете в самых горячих точках планеты, вы виделимного страшного, тяжелого и при этом не ожесточились, остались романтиком вдуше. Что помогает вам после стольких испытаний сохранить любовь и веру вчеловека?

– Без любви и веры просто нельзя жить, – он раздул щеки ивыпустил струйку дыма в потолок, – если хотите, это инстинкт самосохранения. Явообще очень верю в инстинкты. Душа вторична. В человеке главное – здоровый,крепкий, породистый зверь. Зверь с полномочиями Бога на земле.

– В последнее время о вас все больше говорят как о политике,о лидере партии «Русская победа». Кем вы сами себя ощущаете – политиком иливсе-таки писателем?