Проблемы социологии знания - Макс Шелер

4. В условиях разложения остатков общехозяйственных, полуобщехозяйственных и общеправовых форм современная экономика становится вплоть до эпохи либерализма все более и более по преимуществу индивидуальной и общественной экономикой. Но для науки «общества» существенно необходима субъективизация качеств, форм и ценностей, потому что искусственная, однозначная и точная договоренность об идентичности вещей между индивидами, – каждому из которых мир изначально дан лишь как «его» мир – возможна только путем изменения явлений по общепринятому масштабу и через включение всего так-бытия в общезначимую пространственно-временную закономерность. Таким образом, учение о субъективности форм, качеств, ценностей, общее почти для всей философии и науки Нового времени, – это не только новая «теория» (чисто теоретически эту идею не «доказал» никто). Здесь проявилась совершенно новая установка самого человека на то, чтобы защищать философию и науку с помощью всех мыслимых «оснований» задним числом (почти каждый философ настолько же доказателен, как и другие), так что с первого взгляда видно: то или иное положение субъективно принято еще до его так называемого обоснования и, следовательно, речь идет о «догме общества» как преобладающей форме группировки людей[213]. Принцип критики источников в том виде, как его формально разработал с позиций идеализма сознания Декарт, тоже есть следствие этой новой мыслительной схемы, которая отправляется от cogito ergo sum (последнее – опять-таки лишь выражение исторической установки духа, материально совершенно необоснованное и далеко не «очевидное», однако вполне закономерное для сущностной формы общества). Ибо в соответствии с этой установкой сознания, источник дает лишь «представление» своего автора, а не исторически реальное как таковое, так что это «реальное» еще надлежит сконструировать из многих непротиворечивых источников, постоянно учитывая предполагаемую индивидуальную заинтересованность автора в том, чтобы исказить фактическое положение дел. Недоверие как первичная установка членов «общества» по отношению друг к другу, ограниченная в своих проявлениях конвенцией вежливости, переносится и на высказывания исторических фигур прошлого. При этом забывают, что на более ранних этапах развития человечества совершенно отсутствовал этот индивидуальный «интерес» к фальсификации – исключая разве только корпоративный. И опять-таки из одного и того же принципа нового общества возникают договорные теории права, языка, государства, теории, в одинаковой мере сформировавшие современное индивидуалистическое естественное право и новую философию языка, права, государства эпохи Просвещения. Эта «система наук о духе» эпохи Просвещения (В. Дильтей) привносится и встраивается в более раннюю историю западноевропейских народов, во все сферы культуры целиком, со всеми ее частями (например, вместе с «homo oeconomicus», который вовсе не был для классических экономистов[214] чем-то вроде осознанной «фикции», как это в последнее время представляют некоторые, в частности К. Менгер), встраивается с такой же наивностью, как и механическая картина природы с ее основными понятиями («абсолютная масса», «абсолютно протяженная субстанция», «абсолютное пространство», «абсолютное время», «абсолютное движение», «абсолютная сила») – за исключением ее немногих сомнительных внешних сторон, не дающих никакой власти над позитивной наукой и еще менее над общим способом мышления (например, Лейбниц, стремившийся преодолеть противоположность между Новым временем и Средневековьем). Собственно, эта картина берется как адекватное, а не только как верное и правильное отражение действительности. Так общество создает проекцию собственной структурной формы в виде «бытия в себе», пребывающего за явлениями природы. (Материализм). Это предположение впервые поколебал (правда, недостаточно) Кант, а догмы наук о духе эпохи Просвещения – историзм XIX века.

5. Наконец, и овеществление научных средств производства, т. е. научной техники и материалов, – это, собственно говоря, тот же самый формальный процесс, что происходит также и в военной технике, и в технике материального производства и коммуникаций; это тот же самый процесс, в котором по образцу насквозь механистической и абсолютистской структуры ордена иезуитов почти все церковные ордена и сама средневековая церковь медленно преобразуются в послетридентскую; это тот же процесс, что происходит при отделении «предприятия» и его бухгалтерского учета от приватной бухгалтерии предпринимателя[215]. Точно так же, как в противоположность средневековому рыцарю, конь и меч которого являются его собственностью, солдат современных армий экипируется государством; как рабочий соединяется с «предоставляемыми» ему машинами, материалами, зданиями и т. д. – так и в лабораториях, обсерваториях, коллекциях, институтах, испытательных станциях производственно-техническое оборудование методизированной и овеществленной науки отрывается от отдельного исследователя, вынужденного пользоваться им вместе со многими другими. Средневековый кабинет ученого с его многообразными принадлежностями и частной собственностью больше не существует. Обусловлен ли этот процесс экономически? Вовсе нет. Овеществление, систематизация технических средств всех родов деятельности есть всеобщий формальный закон, определяющий направление движения цивилизации, и хозяйства он касается в такой же мере, как науки, церкви или, например, войны. Точно так же связанное с этим овеществлением научной техники и материалов превращение исследователей в служащих – полное (превращение их государственных чиновников) или половинчатое, – работающих под началом организующего труд руководителя предприятия, подчиняется тому же социологическому правилу, в соответствии с которым, например, «офицер» воинской дружины средневекового феодала превращается в офицера «регулярной» (со времен Французской революции) армии и находится на службе у государства, а не у князя как личности; в соответствии с которым из старинных выборных общественных должностей, укорененных в политических отношениях господства и в актах доверия между власть предержащими, из наделенного долговременной инвеститурой и полномочиями власти феодального чиновничества и судейства вышел нанятый за «жалованье» служащий – специалист и профессиональный судья современного государства. Лишь национальными особенностями объясняется тот факт, что в немецких научных институтах в силу принятого в немецком университете принципа единства исследования и обучения процесс превращения исследователей в государственных чиновников происходил и происходит значительно быстрее, чем в Англии и романских странах, где, как в Англии, дольше существовала средневековая система (Оксфорд, Кембридж), а с другой стороны, значительно более распространен и признан, нежели в Германии, тип свободного исследователя-любителя[216], или, как это имеет место во Франции, исследование и обучение в большей степени распределены между особыми государственными институтами (путь, по которому пошла и часть новых немецких «исследовательских институтов»[217]), или, как в Северной Америке, где основное место занял «фондовый университет», поддерживаемый и питаемый экономикой.