Взорванная тишина - Виктор Дьяков

Андрей отвлёкся от душевных самокопаний. Он вновь увидел перед собой лица похожие на те, что всего два месяца назад наблюдал, что называется, в прорезь прицела, то бишь в триплекс люка своего танка… и потом в виде окровавленных фрагментов тел на гусеницах. Двое ещё совсем молоды лет по семнадцать-восемнадцать, третий заметно старше, лет двадцати пяти, не меньше. Именно старший как кормчий шёл впереди, выискивая места, где они могли сесть все вместе. В райцентре как всегда вышло немало народу, и свободных мест было достаточно. Они разместились на скамейке через проход и на ряд впереди Андрея. Он обрадовался, что не напротив – там как раз тоже освободилась целая скамейка. Ему казалось, что при столь близком соседстве между ними, как между разнополярными тучами, обязательно бы возник «грозовой разряд».

Несколько успокоившись, Андрей, было, вновь вернулся к своим размышлениям… но громогласные голоса и смех новых пассажиров опять отвлёк его. Против кавказцев сидели трое, муж с женой и офицер, капитан-автомобилист. Андрей, зная, как негативно относится кавказская молодёжь к военным, решил, что они специально туда сели, чтобы спровоцировать какой-нибудь конфликт с офицером. Он весь внутренне собрался в готовности прийти на помощь капитану в случае необходимости. Сидевшая рядом с капитаном семейная пара, примерно лет сорока были, по всей видимости, дачниками. У них под ногами и сверху на полке лежали их разнообразные вещи. Опасения Андрея насчёт возможного направления агрессии не оправдались. Более того, старший из джигитов проявил к капитану неожиданно «участие». Из пакета, который нёс один из его молодых товарищей он достал пиво и одну из банок, открыв, протянул офицеру:

– Возьми капитан… Я сам служил, знаю, что это такое, собачья жизнь.

Сказал с превосходством и пренебрежением, но капитан взял и, поблагодарив кивком, тут же начал пить… Андрей немало удивился, на службе он имел дело совсем с другими офицерами. В свою очередь, выпив пива, джигиты почувствовали себя ещё свободнее. Они по-прежнему общались друг с другом громко, не обращая внимания на окружающих, смеялись взахлёб… пинали ногами мешающие им сумки супругов-дачников. В сумках, видимо, находилось что-то бьющееся. Женщина, наконец, набралась храбрости и что-то тихо им сказала. Старший ответил громко, с издёвкой:

– Да, что ты за своё барахло трясёшься… миллион, что ли везёшь!?

Кавказцы любили хвастать тем, что трепетно относятся к старшим. Но тот нюанс, что это касается только представителей их наций, обычно умалчивается. Говорить любой русской женщине ты, даже по возрасту годящейся им в матери, у горских юношей вошло в моду ещё с семидесятых годов. А к девяностым, когда начались боевые действия в Чечне, горцы, которые почти все симпатизировали чеченцам, словно забыли слово вы при разговоре с любым русским, кроме тех от которых в чём-то зависели. В реплике Старшего сквозило полная уверенность, что все русские, кроме горстки наделённых властью и должностями лиц, это обязательно нищие, не способные «делать» деньги.

Женщина притихла, более не решаясь препятствовать молодым джигитам пинать её сумки, вытирать о них ноги. Тем более, что муж, невзрачный, интеллигентского вида, побоялся поддержать её, а капитан, «купленный» банкой пива, смотрел куда-то в сторону, явно не собираясь ни во что ввязываться. Видя, что отпора ждать не от кого, Старший стал откровенно с усмешкой рассматривать женщину, некрасивую, в очках, но с большой грудью. Он перекинулся фразой на своём языке со спутниками, после чего они дружно рассмеялись, причём все трое глядели женщине на грудь. Та густо покраснела… Муж сидел рядом, словно слепой и глухой.

Ладно, пойдём, покурим, – сказал, как приказал Старший.

Поднимаясь, он вновь, вроде бы неловко, задел стоящую на полу сумку семейной пары. Качнувшись, он вдруг, словно падая, обеими руками опёрся на плечи женщины и тут же его руки соскользнули ей на грудь…

– Ой… что вы делаете?! – вскрикнула та.

Андрей весь напрягся.

– Чуть не упал… сумки тут свои порасставили, не пройти, – Старший с наглой улыбкой оттолкнулся от женщины, выпрямился и шагнул в проход. Его товарищи довольные последовали за ним… Ни муж, ни капитан не тронулись с места, ни издали ни звука…

Троица как убыла курить, так больше и не вернулась, видимо ушли выискивать для своей агрессии более приятные объекты, чем немолодая русская баба. Однако Андрей не мог их забыть до самой своей остановки. Он помнил, как обнаглели в России приезжие джигиты после девяносто шестого года. Но тогда считалось, что это следствие поражения в той первой войне. Сейчас совсем другая ситуация, чеченцев, бесспорно, самую храбрую, то бишь, самую жестокую, самую уважаемую на Кавказе нацию, Россия бьёт и бьёт сильно. Он сам участвовал в этом. Почему же здесь под Москвой по-прежнему так боятся кавказцев?

Андрей успокоился, лишь выйдя из электрички. От платформы до Озера идти где-то с километр. Становилось всё жарче. День, как и ожидалось, выдался почти безоблачным и безветренным. Он шагал по высокой насыпной дороге, справа и слева белел и зеленел берёзовый лес. Его обгоняли следующие тем же путём автомобили, мотоциклы, велосипедисты – все стремились к воде, к прохладе.

Небольшой участок озёрного берега, метров пятьдесят, благодаря завезённому песку превратили в пляж. Сейчас его густо усеяли загорающие, а воду вблизи берега, купающиеся. Но Андрею вовсе не нужен был этот пляж, где и так почти негде приткнуться. Он знал, что стоит пойти вдоль берега по петляющей между деревьев охотничьей тропке, и там уже мало кого встретишь, ещё дальше и вообще никого. Овальной формы Озеро имело более километра в длину и полкилометра в ширину. И только в одном месте, там где в Озеро упиралась дорога-дамба вплотную к берегу не подступал лес, переходящий в болото. На противоположном берегу вообще за узкой полоской леса начиналась самая настоящая топь. Вот туда, куда никто из отдыхающих никогда не заходил, и собирался вести Таню Андрей. Там, вдали от всех, у него запримечен укромный уголок, маленький заливчик, где можно было уединиться в своё полное удовольствие, не стесняясь посторонних глаз. Андрей сейчас во всём винил уже не столько мать Тани, сколько её саму. Ведь именно её непонятная нерешительность привела к тому, что он вспылил и вот… оказался здесь один. А он так надеялся, что она кинется вслед, догонит его…

По тропке вдоль берега собирался идти не он один. Нашлись и ещё знатоки окрестностей, что предпочитали толкотне на пляже более или менее подходящий участок берега подальше. Впрочем, Андрей не сомневался, до его места, так далеко, вряд ли кто пойдёт. Зачем он шёл туда? Он и сам не мог объяснить, но что-то изнутри словно толкало его, какая-то необъяснимая мысль-надежда, что именно там он сможет успокоиться, проанализировать случившееся. Неужели Таня уже не так к нему относится как до Армии… что могло случиться… неужели она стала бояться его, бояться остаться с ним наедине, далеко от дома, в безлюдном месте?

Андрей свернул в сторону от пляжа, миновал избушку, где жил сторож, охранявший какое-то оборудование оставшееся от советского прошлого, когда из Озера добывали сопропель. Сопропель уже давно не качали и оборудование, хранящееся здесь же в больших ангарах, наверняка пришло в негодность. Но сторожа почему-то по-прежнему держали. В летнее время он имел к тому же немалый левый заработок: возле его избушки отдыхающие, приезжавшие на автомобилях и мотоциклах, за небольшую мзду оставляли свои транспортные средства. Сейчас здесь стояли «припаркованные» несколько автомашин и мотоциклов… Выделялась одна иномарка, сверкающая «Ауди» с областными номерами. Возле неё копошились её владельцы, семья, мужчина и женщина лет чуть за тридцать и мальчик лет десяти. Женщина видная, среднего роста блондинка в шортах, кроссовках и короткой кофточке, оставлявшей открытой верхнюю часть полного живота. Она недовольно покрикивала на мужа, вытаскивающего из багажника какие-то вещи: