Арабская петля - Максим Михайлов

Саламбек напрягся всем телом, пытаясь разорвать стягивающие руки путы, или хотя бы вырвать из веревочного захвата кисти, но тщетно — связали на совесть, сразу видно, пленившие его русские по части связывания мастера. От бессилия боевик зарычал, бешено вращая глазами. Впечатления это не произвело.

— Смотри-ка, клиент нервничает, — совершенно равнодушно протянул Снайпер, глянув на своего напарника. — А раз нервничает, значит, не готов к серьезному разговору. Видимо, не понимает чего-то…

— Сейчас поясним, — с готовностью отозвался Бугай.

На этот раз одним ударом он не отделался. Пинки сыпались градом, причем тупой нос тяжелого десантного ботинка так и норовил попасть в самые уязвимые места: в селезенку, солнечное сплетение, печень… Вначале Саламбек пытался огрызаться и осыпать истязателя проклятиями и оскорблениями, потом затих и лишь глухо ухал получив особо чувствительный удар. Ему уже начало казаться, что избиению не будет конца, что его так и забьют насмерть прямо на этой окруженной кустами полянке, судя по всему находящийся в двух шагах от его родного села, от привычного с детства уклада жизни, от односельчан, тех, что почти все в той или иной степени доводились ему родственниками и, не моргнув глазом, разорвали бы в куски посмевших поднять на него руку русаков. К сожалению, до всего этого теперь было так же невероятно далеко, как до небесных садов Аллаха, наполненных гуриями, пожалуй, до гурий даже ближе, потому как именно к ним его и должны были отправить мучители. Однако всему на свете рано или поздно приходит конец. Закончилась и „профилактическая беседа“ проводимая Бугаем, неожиданно Саламбек понял, что снова может дышать, а тяжелый ботинок здоровяка больше не тычется в его многострадальное тело.

— Ну вот, теперь можно и поговорить, — произнес Снайпер, с удовлетворением оглядывая результаты труда напарника. — Я прав? Ты будешь с нами разговаривать, Саламбек? Или нужно еще тебя поубеждать?

„Знают мое имя — совсем плохо!“ — про себя решил Саламбек. Значит, точно не случайно он влип в этот переплет. Эти громилы искали именно его, теперь следовало задуматься, где и кому он перешел дорогу, что сделал не так, что такое стало возможным. Потому, что версию о том, что эту засаду на него специально спланировали генералы из больших штабов, как ни льстила она самолюбию боевика, сразу же пришлось отбросить. Все же не того полета он птица, несмотря на все успехи на ниве партизанской войны, чтобы удостоиться чести быть объектом адресной операции по поимке. Значит, тут какие-то частные интересы, какие-то дела вовсе не связанные с партизанской войной, а связанные скорее с каким-либо попутным бизнесом, что подогревая общий военный бюджет борющейся за независимость республики, одновременно дает неплохой доход исполнителям, часто находящимся по разную сторону и так то весьма условной линии фронта. А надо сказать, Саламбек Сатуев был мужчиной весьма энергичным и предприимчивым с очень разнообразными интересами, сфера которых простиралась от почти легальной торговли ворованным бензином и паленой водкой до гораздо более серьезно наказуемых и опасных контрабанды оружия и похищений людей. А когда в деле вертятся хоть какие-то деньги, то в безопасности чувствовать себя нельзя, по крайней мере здесь в Чечне, здесь очень легко можно расстаться с жизнью даже бесплатно, а уж при дележке прибыли, и говорить нечего. Потому Саламбек ничего не ответил на вопрос Снайпера, нечего раньше времени открывать рот, пусть сначала похититель скажет, чего хочет, от кого пришел, какие к нему, Саламбеку претензии. Однако Снайпер его молчание истолковал по-другому и с деланно расстроенным видом кивнул Бугаю, мол, нет, ошибся, не созрел еще клиент, надо бы продолжить.

— Эй, зачэм опять бить хочешь, — заторопился Саламбек. — Спрашивай, что нада! Зачэм бьешь сразу?!

— О, заговорил! Надо же, а я то грешным делом подумал, что ты немой! — радостно изумился Снайпер. — Ну давай тогда побалакаем!

Стасер лишь делал вид, что ему безразлично, будет захваченный чеченец говорить, или героически примет смерть и его придется где-нибудь здесь же и прикопать, на скорую руку замаскировав место погребения. На самом деле он кровно, а точнее денежно был заинтересован в разговорчивости пленника. В этот раз и он, и Пинчер были вовсе не на служебном задании, а решали, можно сказать, свои личные вопросы. Хотя тоже как к этому относиться, кто-то может посчитать это шкурническим желанием сделать деньги на чужом горе, а лично он думал, что всякий труд, а тем более такой рискованный, как его, должен соответственно оплачиваться. Стасер вспомнил удивленное, и даже испуганное лицо сидящей перед Папой женщины. Женщина была полностью поглощена своим горем, до такой степени, что уже сжилась с ним, горе из режущей причиняющей страдания раны превратилось в часть ее личности. Она уже не могла без него жить, не воспринимала жизнь по-другому. У женщины пропал сын. Не просто пропал, неожиданно не прейдя домой ночевать, или сорвавшись с друзьями в турпоход и заблудившись в незнакомом лесу или горах.

Ее сын, рядовой Российской Армии Ермишин Дмитрий Николаевич, попал в плен к боевикам, выполняя почетную обязанность и конституционный долг каждого совершеннолетнего гражданина Российской Федерации мужского пола не нашедшего достаточно денег чтобы подкупить военкома, врачебную комиссию или ректора в дающем отсрочку институте. Учитывая дешевизну царившую в сфере принимающей взятки, а также большое количество и разнообразие ведущих к вожделенной отсрочке путей, таких как рядовой Ермишин оказалось совсем немного и были они как раз тем, не самого лучшего качества человеческим материалом, что по скудоумию, неумелости или бедности отмазаться не сумел. А потому Дмитрий Николаевич оказался в этих диких горах, где и выполнял вышеозначенный долг. Плохо ли хорошо он это делал, осталось неизвестным, известным был лишь один непреложный факт: примерно три месяца назад, рядовой Ермишин в составе охраны снабженческой колонны 231 мотострелкового полка, везшей продукты на дальний блок-пост попал в устроенную воинами ислама засаду. В результате грамотных действий последних и практически полной необученности защитников колонны федеральные силы потеряли БТР сопровождения, два бортовых „Урала“ и взвод бойцов срочников, одиннадцать из которых были найдены на месте с перерезанными глотками, а еще восемь бесследно исчезли, видимо были уведены „чехами“ в качестве носильщиков — продуктов им в руки попало достаточно много, самим переть на горбу не резон. Среди пропавших без вести числился и рядовой Ермишин. Однако в противовес остальным своим товарищам совсем бесследно он не пропал — не прошло и месяца как его уже оплакавшие сына родители получили самое обычное пришедшее по почте письмо, в котором без вести пропавший сообщал, что находится в чеченском плену, из которого будет немедленно освобожден, если родители уплатят чеченскому народу компенсацию за те беды и разрушения, что он за без малого два месяца своей службы в составе оккупационных войск успел нанести независимой Ичкерии. Компенсация выражалась в довольно скромной для таких случаев сумме в сто тысяч, разумеется, долларов, на деревянные неконвертируемые рубли восстановить все то, что умудрился разрушить рядовой Ермишин, видимо, не представлялось возможным. Ну просто монстр какой-то, ишь, сколько всего наломать успел! Для семьи, где и отец, и мать были простыми учителями в обычной средней школе, несмотря на все модные поветрия не удосужившейся даже переименоваться в гимназию такая сумма была астрономически нереальной. Даже если продать квартиру, ржавую „копейку“ и маленький бетонный гараж в не престижном гаражном кооперативе, даже если обойти всех друзей и знакомых и занять у них все их сбережения, даже если взять кредит в банке, под самые сумасшедшие проценты…