Звезды под дождем - Владислав Крапивин

— Стендаль — это хорошо, — сказал Климов. — Но диссертации по математике никто не читает как романы.

— Разумеется. Но математика помогает постигать жизнь не менее, чем это делает искусство… А жизнь у вас, Климов, к счастью, впереди.

— Вера Сергеевна, — с чувством сказал Климов. — Следующую работу я обязательно сдам.

— Вы меня очень обяжете. Тем более, что это будет уже плановая контрольная.

— Я не ради оценки. Я и на олимпиаду пойду, так и быть.

— «Так и быть» не надо. Раз вы разочаровались в математике…

— Я не ради математики. Я ради вас, — брякнул Климов.

Вера Сергеевна подняла брови.

— Да? Стоит ли?.. Впрочем, для начала можно и так… Ну, мы пришли, дайте портфель. Спасибо.

Когда Вера Сергеевна исчезла в дверях, Кирилл засмеялся:

— Ты чуть в любви ей не объяснился.

— Шутки шутками, а она отличная тётка.

— Давно знаю, — сказал Кирилл.

— Давно или сегодня, когда про пятёрку узнал? — добродушно подцепил его Климов.

— Не в отметках дело, сам говорил… А ты, правда, почему не сдал работу?

— Правда — мысли были не о том.

— А о чём? Неужели о смысле ?

— Ага… И о Маргарите Сенокосовой из седьмого "А".

— Ну, ты даёшь, — только и сказал Кирилл.

— Тебе не понять. Судя по всему, в тебя ещё не попадали стрелы Амура.

— Упаси господи, — засмеялся Кирилл. — И без того забот хватает.

Вернуть в класс успели почти всех. Не хватало человек семи, но это не имело значения: виновники были на месте.

Седьмой "В" сдержанно возмущался. Возмущаться громко не решались, потому что в дверях, сложив руки на могучей груди, стояла директор Анна Викторовна.

— Пятница — тяжелый день, — сказал длинный Климов, устраиваясь на задней парте.

Ева Петровна хлопнула о стол первым томом "Графа Монте-Кристо", который отобрала на предпоследнем уроке у рыжего круглолицего Витьки Быкова по прозвищу Кубышкин.

— Книга-то не моя! — сказал Кубышкин, и все привычно засмеялись. Считалось, что Кубышкин говорит только смешное.

— Тихо! Все сели по местам! Прекратить разговоры!.. Анна Викторовна, вы сами скажете?

— Говорите вы, — величественно разрешила директор.

Ева Петровна скорбно кивнула и оглядела притихшие ряды.

— Конечно, — произнесла она, — я ни дня больше не останусь у вас руководителем. Но прежде чем уйти, я должна разобраться в этом позорнейшем происшествии. Это мой долг.

Девчонки торопливо зашушукались. Они считали своей обязанностью уговаривать Еву Петровну не бросать их, когда она в очередной раз заявляла об отставке.

Сейчас, однако, Ева Петровна не стала слушать жалобных уверений в любви и преданности. Она еще раз подвергла испытанию на прочность несчастного "Графа" и потребовала:

— Встаньте, кто был задержан в гардеробной преподавателей.

Четверо встали. Куда деваться-то? Все равно портфели отобраны.

— Та-ак… — сказала Ева Петровна. Она покивала, взялась двумя руками за худой подбородок и обвела стоявших укоризненно-проницательным взглядом. Трое опустили глаза.

— Ну так что, Векшин, — произнесла Ева Петровна почти доброжелательно. — Может быть, признаться сразу? Пока есть время исправить ошибку…

— В чем признаться? — спросил Кирилл и подумал, что у Евы Петровны глаза странного цвета: как пыльная трава.

— Ты не знаешь, в чем?

— Не знаю, — честно сказал Кирилл.

— Ну, хорошо… Что вы делали в учительской раздевалке?

Кирилл улыбнулся. Чуть-чуть. Даже досада его сразу прошла. В самом деле смешно: признаваться в том, что все знают.

— Мы прятались от завуча Нины Васильевны, — сказал он.

Элька Мякишева и Нинка Родина вопросительно хихикнули и посмотрели на классную руководительницу. Она, однако, на них не взглянула. И сухо поинтересовалась:

— Зачем же прятались?

— Она загоняла нас в хор.

Анна Викторовна колыхнулась у дверей.

— Что значит "загоняла"? Ты соображаешь, что говоришь?

Кирилл опять ощутил едкую досаду.

— Соображаю, — сказал он. — Она стояла у выхода с учителем пения, хватала всех и отбирала дневники, если кто записан в хоре и не хочет идти.

— И вы решили обмануть завуча и учителя, — словно подводя итог, произнесла Ева Петровна.

Кирилл пожал плечами.

— Странно, что ты не хочешь ходить на занятия, — мягко сказала Ева Петровна. — Почему? Ты же любишь петь.

— Я не люблю, когда меня заставляют. Хор — это не уроки. Это добровольное дело.

Анна Викторовна колыхнулась у двери.

— Добровольное для тех, у кого сознательная дисциплина. А для тех, кто не дорос до нее, мы применяем добровольно-обязательный метод.

— Как у кошки с воробьем, — сказал с задней парты Климов.

— Что-что? — Анна Викторовна устремила в глубину класса настороженный взгляд. — Ну-ка объясни.

Климов охотно объяснил:

— Кошка поймала воробья и говорит: "С чем тебя есть? С уксусом или сметаной? Выбирай добровольно…"

— Ну-ка поднимись, юморист, — потребовала Анна Викторовна.

Климов поднялся, и все засмеялись. Если он вставал, всегда возникало веселье: такая мачта вырастала над партой.

— Как его фамилия? — обратилась директорша к Еве Петровне.

— Климов, — сказала та. И в голосе ее слышалось: "Это всем известный Климов, который может лишь паясничать и ни на что серьезное не способен".

— Завтра ко мне с отцом, — распорядилась Анна Викторовна.

Класс притих. Отец Климова в прошлом году разбился в автомобиле. Климов слегка побледнел, но ответил прежним тоном:

— Никак невозможно. Отца нет.

— В таком случае с матерью, — не дрогнув, потребовала Анна Викторовна.

— Тоже невозможно. Она в командировке.

— С кем же ты живешь?

— С бабушкой, — вздохнул Климов.

— Вот и прекрасно…

— А бабушке восемьдесят два года, — поспешно предупредил Климов. — Она уже не боится директоров.

— И ты, видимо, тоже? — язвительно поинтересовалась Анна Викторовна.

Климов сокрушенно покивал:

— Мама говорит: я весь в бабушку.

— "Неуд" по поведению за всю неделю, — распорядилась директор. — Ева Петровна, не забудьте.