История Семилетней войны - Иоганн Вильгельм Архенгольц

Фердинанд нуждался в коннице. Находящиеся в его армии ганноверские и гессенские кавалерийские полки, вместе с несколькими тысячами прусских гусар, были недостаточны по количеству для большой службы в поле. Поэтому английский парламент ре шил выслать британ скую конницу в Германию и усилить своей пехотой Фердинандову армию. Самым удобным местом для высадки этих войск был Эмден; но этот пункт находился во власти францу зов, которые, ввиду имеющейся там гавани, пред назначили его для главного складочного места оружия и продовольствия. Но и этот их план был разрушен. Два английских корабля блокировали гавань и навели ужас на гарнизон, который опасался одно временной атаки с моря и с суши, отрезывавшей их от всякого сообщения. Оставалось только отступить, что и было сделано, но с большими потерями: вооруженные английские лодки, прусские гусары, ганноверские охотники – все старались превзойти друг друга в деятельности. Многие из отступавших французов были убиты, еще больше было взято в плен; причем все раненые и больные были оставлены на произвол судьбы. Неприятель овладел множеством багажа, снарядов и большими магазинами; взятые французами заложники были освобождены. Из-за поспешного бегства французы забыли отозвать гарнизон соседнего форта Вехты; он был вскоре взят военнопленным, причем неприятель приобрел еще 100 штук орудий.

Все воюющие армии – прусская, австрийская, русская, шведская и имперская – находились еще на зимних квартирах, когда в марте произошла эта большая неожиданная эволюция, и упоенные победами французы должны были, подобно дичи при наступлении зимы в лесах, бежать из всех областей северной Германии. Таким образом, театр военных действий совершенно преобразился. Один лишь Везель оставался еще в руках французов. Фердинанд намеревался овладеть этим пунктом и совершенно прогнать их за Рейн. Но он сперва поселился на зимних квартирах в Вестфалии и ждал английскую конницу.

Французская нация, не забывшая еще Росбахского позора, была сильно угнетена этим новым неожиданным ударом. Сильное французское войско, преследуемое горстью немцев, собранных наскоро, не имеющих даже конницы, да к тому же именно тех немцев, которых они недавно покорили, решив их участь, обращаясь с ними грубо и презрительно, загнали в уголок страны и вынудили к исканию спасения позорной капитуляцией… – это было слишком сильно для галльского высокомерия. Уже воображали, что предприимчивый Фердинанд переправился через Рейн, находится во Франции и вскоре появится под стенами Парижа. Все это казалось таким необыкновенным для врагов Пруссии, что даже венский и петербургский дворы стали предполагать тайное соглашение между Францией и Пруссией, и немало труда приложили французы к тому, чтобы уничтожить это подозрение. Версальский двор вскоре проявил решительную деятельность. Были приняты самые энергичные меры и мобилизованы все войска из внутренних областей Франции, которые должны были тотчас же подкрепить корпуса на Рейне; пограничные крепости были поспешно снабжены всем необходимым для сильной обороны, а чтобы оживить павшее мужество нации, больше желавшей мира, чем войны, был распространен слух, что в скором времени, благодаря посредничеству Испании, мир будет заключен.

Герцог Бель-Иль, бывший тогда полновластным хозяином в Версале, обратил внимание на источник злоупотреблений. Он сделал распоряжения, необходимость которых, особенно в военное время, должна была возбудить изумление всех дисциплинированных армий. Половина офицеров должна была оставаться при своих полках; далее, без отпуска офицеры не имели права удаляться от армии; за нарушение этого они наказываются лишением жалованья. Бель-Иль заключил также многих офицеров в Бастилию и разослал ко всем полковым командирам французской армии строгие приказы и угрозы. Но на них мало обратили внимания; зло слишком укоренилось и могло быть пресечено лишь с помощью совершенного преобразования воинского устава. Ни субординации, ни дисциплины, ни порядка не соблюдалось во время походов их армий, в лагерях, даже на поле сражения; вместо них существовали варварские обычаи, произвольные законы и бесчинства. Даже унтер-офицеры держали любовниц, которые сопровождали армию в экипажах, часто в обществе своих любовников. Во французских лагерях можно было найти все, чем роскошь манит глаза в великолепных столицах. От предметов необходимых до самых изысканных – все можно было иметь в бесчисленных лавках, в магазинах, торгующих шелковыми тканями, галантерейными товарами, духами, зонтами, париками, румянами и белилами. Однажды в армии принца Субизского, не превышавшей тогда 50 000 человек, находилось 12 000 повозок, принадлежавших купцам и маркитантам, не считая офицерского багажа. В гвардейском корпусе один эскадрон герцога Виллеруа, состоявший из 139 всадников, имел при себе 1200 лошадей, из которых лишь небольшое количество употребляемо было кавалеристами; остальные везли эскадронный обоз. Такое непомерное количество багажа сильно затрудняло продовольствие войск и препятствовало передвижению их. В ла герях устраивались балы, и нередко караульный офицер покидал свой пост, чтобы где-нибудь по соседству протанцевать менуэт. Над приказами генералов издевались, исполняя их лишь при желании.

Разительный пример совершенного отсутствия субординации подал один из знатнейших и лучших генералов, граф Сен-Жермен, впоследствии датский фельдмаршал, а затем французский военный министр. Случай этот относится к последующей кампании, но тут он более уместен. Сен-Жермен был французским генерал-лейтенантом и командовал отдельным корпусом в 10 000 человек. Поссорившись с маршалом Брольи, он совершенно отказался повиноваться ему и наконец уехал, даже не известив об этом своего главного начальника и не приняв никаких мер для обеспечения стольких тысяч солдат. Ему показалось достаточным указать маршалу в письме то место, где находился вверенный ему корпус. Такая важная военная измена не произвела особенного впечатления ни в войске, ни во Франции. В Париже заявили: «Il a donné sa demission». Нация эта, столь ревниво относившаяся к своей чести, не принимала во внимание ни положения дел, ни обязательств к чести, к сану и к отечеству. При дворе и в столице ограничились лишь порицанием этого своевольства, одно помышление о котором сочлось бы в римской и прусской армиях преступлением, достойным смертной казни.

Благодаря своему образу мыслей и действий, столь противоположному военным обычаям и принципам немцев, французы стали так презренны в глазах германских войск, что ни природное их мужество, ни любовь к славе не могли им снискать уважения. Немало способствовали этому и важные события. Встречает Фридрих французов – он тотчас же с большою легкостью одерживает над ними победы; Фердинанд среди зимы собирает рассеянные войска и прогоняет мечтавших о победах французов за несколько недель, почти без битвы, до самого Рейна. Вдвое сильнейший неприятель бежит отовсюду, оставляя свои магазины и думая лишь о спасении жизни. Французские войска, пришедшие на Рейн, находились действительно в самом жалком состоянии и представляли необъятную картину человеческой нищеты: изнуренные, изголодавшиеся, ободранные, они не имели даже предметов самой первой необходимости, так как весь багаж их лавочников и маркитантов сделался добычей легких войск Фердинанда, а недостаток хлеба был для них так же чувствителен, как и потеря пудры для волос. Зато веселье у них процветало: они пели, плясали и надевали шутовские наряды. Им разрешались различные вольности, которые считались бы непристойными в иных армиях. В по ходах они несли ружье, воткнувши хлеб на штык, а на рукоятку шпаги привешивали кусок мяса. Многие рядовые были без чулок и надевали штиблеты прямо на босую ногу. Бумажные манжеты были у них явлением весьма обыкновенным. Ни в одной армии не было такого веселья: оно не прекращалось ни днем, ни ночью, не прерывалось ни походами, ни неудачами, ни победами. За недостатком иных зрелищ, раздевали по пояс развратных женщин и гоняли их сквозь строй: наказание, изобретенное лишь для увеселения, и тем более странное, что французских солдат не подвергали никаким телесным наказаниям.