Песни сирены - Вениамин Агеев

1828 год. Пушкин вызвал на дуэль секретаря французского посольства в Петербурге Лагрене. Причина: соперничество из-за неизвестной девушки на балу. Итог: дуэль отменена.

1829 год. Пушкин вызвал на дуэль чиновника министерства иностранных дел Хвостова. Причина: Хвостов выразил своё недовольство эпиграммами Пушкина, в частности тем, что Пушкин сравнивает Хвостова со свиньёй. Итог: дуэль отменена.

1836 год. Пушкин вызвал на дуэль князя Николая Репина. Причина: недовольство стихами Пушкина о Репине. Итог: дуэль отменена.

1836 год. Пушкин вызвал на дуэль чиновника министерства иностранных дел Семёна Хлюстина. Причина: Хлюстин выразил своё недовольство стихами поэта. Итог: дуэль отменена.

1836 год. Пушкин вызвал на дуэль Владимира Соллогуба. Причина: нелицеприятные, якобы, высказывания Соллогуба о жене поэта, Наталье. Итог: дуэль отменена.

О двух последних в жизни поэта вызовах на дуэль следует поговорить более подробно.

5 ноября 1836 года. Пушкин вызвал на дуэль офицера-кавалергарда Жоржа Дантеса, приёмного сына голландского посланника Геккерна. Причина: полученное Пушкиным накануне анонимное послание с вложенным «дипломом». (Авторство послания приписывают троюродной сестре жены Пушкина, Идалии Полетике, страстно ненавидевшей поэта. «Причины этой ненависти нам неизвестны и непонятны», – писал крупный пушкинист П. Щёголев. Другой пушкинист, П. Бартенев, в 1880 г., ссылаясь на слова В.Ф. Вяземской, заметил: «Кажется, дело было в том, что Пушкин не внимал сердечным излияниям невзрачной Идалии Григорьевны и однажды, едучи в карете, чем-то оскорбил её».) Полученный диплом сообщал, что кавалеры «светлейшего ордена рогоносцев» единогласно избрали г-на Александра Пушкина «коадьютором великого магистра рогоносцев и историографом ордена». Намёк на царское внимание к Наталье Гончаровой был более чем прозрачным – незадолго до того любвеобильный император Николай I, благоволящий к Натали, разрешил Пушкину копаться в государственных архивах. Пушкин, однако же, посылает вызов Дантесу, считая именно его виновником нанесённой ему обиды. Дело в том, что Жорж уже год увивался за женой поэта и радушно принимался в доме Пушкиных, а 2 ноября Наталья Николаевна призналась мужу в свидании с Дантесом на квартире Полетики, хотя и отрицала интимную связь с ним. Примечательно, что поначалу Пушкин, ещё не вполне уверенный в происхождении письма, был всё же более близок к истине. «Я подозреваю одну даму», – говорит он Владимиру Соллогубу утром 4 ноября. Однако после проведения собственного расследования подозрение Пушкина падает на Геккернов. Пушкин навещает директора типографии, своего лицейского товарища Яковлева, который свидетельствует: бумага, на которой написан пасквиль, – иностранная, посольского качества. Выясняет Пушкин и адрес почтового отделения № 58, откуда была отправлена анонимка. Результаты расследования укрепляют Пушкина в мысли, что автор пасквиля – приёмный отец Дантеса, голландский посланник Геккерн. Между тем, после получения Дантесом вызова, барон Геккерн, желая предотвратить поединок, добивается приёма у Пушкина с уверениями в том, что ещё до вызова на дуэль Жорж намеревался сделать предложение сестре Натальи – Екатерине Гончаровой. Это вновь открывшееся обстоятельство Пушкин посчитал невероятным. О том, что Екатерина влюблена в Дантеса, было известно, но не было секретом и то, что Жорж был увлечён вовсе не Екатериной, а её сестрой, женой поэта. Барон Геккерн по мере сил содействовал усилиям друзей Пушкина отменить дуэль., но Пушкин видел в этом лишь трусливое стремление Дантеса уклониться от поединка и поначалу не шёл ни на какие компромиссы. Однако когда секундант Пушкина Соллогуб составил для него письмо с изложением условий дуэли, где от себя добавил, что «барон Геккерн окончательно решил объявить о своём брачном намерении, но может сделать это только тогда, когда между вами будет всё кончено, и вы засвидетельствуете словесно передо мной или г. д'Аршиаком (секундантом Дантеса), что вы не приписываете его брака расчётам, недостойным благородного человека», Пушкин ответил запиской, в которой просил «свидетелей этого дела соблаговолить считать вызов как бы не имевшим места». Кроме того, имеется также черновик письма Александра Сергеевича старшему Геккерну, где Пушкин беспристрастно констатирует: «Поведение вашего сына не выходило за пределы приличий». Итог: дуэль отменена.

Однако 26 января 1837 года. Пушкин был по сути вызван на дуэль Дантесом, хотя формально Жорж всего лишь принял старый вызов Александра Сергеевича. Действительная причина дуэли заключалась в том, что Пушкин, несмотря на попытки Дантеса наладить отношения, не считал конфликт с Геккернами полностью исчерпанным. 10 января 1837 года в Исаакиевском соборе по православному обряду и в костёле Св. Екатерины по католическому обряду состоялось венчание барона Георга Карла Геккерна и фрейлины Её Императорского Величества девицы Екатерины Гончаровой.

Молодожёны приехали к Пушкиным со свадебным визитом, но Александр Сергеевич их не принял. Жорж дважды писал Пушкину, но письма были возвращены отправителю нераспечатанными.

Александр Сергеевич решительно не хотел иметь никаких отношений между их домами. Кроме того, вскоре после брака Дантеса с Екатериной началось распространение в свете слухов и шуток («казарменных каламбуров») по адресу Пушкина и его семьи. 26января Пушкин отправил старшему Геккерну письмо, где, чрезвычайно резко характеризуя как отца, так и приёмного сына, отказывал им от дома. В письме Пушкин, среди прочего, утверждал, что молодой Геккерн «malade de vérole» («болел сифилисом»), что было переведено в военно-судном деле о дуэли как «венерическою болезнию». В тот же день Геккерн объявил Пушкину, что его старый вызов остаётся в силе, и Дантес готов принять его. 27 января под Петербургом состоялась дуэль, на которой Пушкин был смертельно ранен в живот (скончался 29 января). Ответным выстрелом Пушкину удалось лишь легко ранить Дантеса в правую руку.

Как видно из вышеизложенного, скорее всего, ревность не была главным мотивом отношения Пушкина к возможной измене своей жены. В тайне души он, возможно, согласился бы на то, чтобы Наталья делила ложе с Дантесом, но лишь при условии соблюдения полного инкогнито, так, чтобы при этом не пострадала его «честь» от людской молвы. Он был именно «невольник чести», как назвал его Лермонтов. В самолюбивой и болезненной готовности к защите «чести» как раз и заключается вся разгадка поведения заядлого бретёра.

И наконец, главный вопрос, столь беспокоящий доброхотов, пытающихся создать в лице Пушкина новую национальную икону, «наше блистательное и совершенное всё». Бросает ли жизнь поэта как частного лица тень на творчество гения отечественной словесности? Было бы печально, если бы ответ был положительным, но, к счастью, это не так. Более того, в каком-то смысле, мы, поклонники Александра Сергеевича, любим обе его ипостаси – и как «солнце русской поэзии», и как неполиткорректного возмутителя спокойствия, «потомка негров безобразного», донжуана, жуира и забияку. Руки прочь от Пушкина!