Я слишком долго мечтала - Мишель Бюсси

Я выдвигаю пустой стул рядом со своим. Подзываю официанта и заказываю еще одну «Маргариту», хотя не допила свою. Однако мой возлюбленный колеблется, не решаясь положить гитару и бросить остальных мушкетеров, которые уже отошли от нас, нацелившись на лучшую добычу – беззубых американских пенсионеров. Скрипка почти не слышна, можно различить только звуки трубы. И тогда я очертя голову напеваю в тишине площади Санта-Сесилия – нет, скорее наговариваю, но достаточно громко, чтобы Илиан меня услышал:

Илиан молчит, но за него говорит его гитара:

* * *

– А вам идут усы!

Илиан гордо разглаживает свое украшение. Но, кажется, слишком усердно: они начинают отклеиваться, что делает его еще более смешным. И более дерзким. Мне ужасно хочется прижать к ним палец, к этим фальшивым усам, чтобы они не сползали, или сорвать их одним движением, как отдирают ставшую ненужной повязку. А потом поцеловать больное место.

– Не смейтесь надо мной, Натали.

– Да я и не смеюсь.

Мне ужасно нравится его сконфуженный вид мальчишки, пойманного в тот момент, когда он напялил на себя взрослый наряд.

– Ну а вы сами, Мисс Ласточка? В Тихуане карнавал круглый год. Вы забыли про свой костюм ласточки?

Вот это умение дать шутливый отпор мне тоже нравится в нем. Хорошо подмечено, Ил! Я ведь половину жизни щеголяю в своем костюме стюардессы – на работе, в аэропортовских отелях, а иногда, за недостатком времени, даже на улицах всех столиц планеты. Илиан садится рядом со мной и, заметив, что стол качнулся, слегка кривит губы, потом улыбается. Отворачивается, с тревогой смотрит вслед удаляющимся музыкантам. Меня он не поцеловал, даже не прикоснулся. Одно утешение: теперь он неотрывно смотрит мне в глаза.

– Что вы здесь делаете?

Как бы мил ни был Илиан, пусть не надеется на мое признание, что я бегаю за ним по всей планете! И пусть не изображает простодушие: уж мне-то известно, кто посеял камешки на дороге своей «одиссеи». И я притворяюсь, что удивлена:

– Тот же вопрос я хотела задать вам. Что вы здесь делаете? И откуда узнали, что я буду сидеть именно на этой террасе, в Тихуане? И что я обожаю мужчин с наклеенными усами, в блестящих костюмах, которые поют «Кукарачу»?

Ил отряхивает раззолоченную бархатную куртку. Поднимает воротник, гордый, как бойцовский петух.

– Улисс дал вам мой адрес? А потом Луис?

– Луис – это та самая ящерица, которая тискает за грудь подружек своих друзей?

– Он тискал вашу грудь?!

Ил краснеет и невольно бросает взгляд на холмики под моей майкой с логотипом «Гренни Смит».

– Как я погляжу, у всех марьячи такая мерзкая привычка?

Илиан тотчас отводит глаза и делает вид, будто что-то рассматривает за моей спиной.

– Ну вот что, Ил, послушайте меня, только для начала снимите сомбреро.

Но мой гитарист нервно поглядывает в конец улицы:

– Я… мне нужно догнать свою группу. Мы, конечно, выглядим как принцы, в этих своих золоченых нарядах, но что касается заработка, получаем сущие гроши…

– Хорошо! Бегите к своим товарищам. Но прежде сдержите свое обещание.

– Какое обещание? Я… ничего не обещал.

– Нет, обещали! Только что! Bе́same… bе́same mucho.

Ил придвигается; я жду, когда же он наконец прильнет губами к моим губам, но слышу только его шепот:

Неужели он так боится поцеловать меня? Или снова затевает игру в кошки-мышки? Что, если этот робкий мечтатель с замашками джентльмена просто-напросто вынудил меня мчаться в эту глушь, сидеть на этой террасе и тянуть через соломинку «Маргариту»? А может, он мне не доверяет? Я ведь могу оказаться скорее Спиди Гонзалесом[75], чем мышкой Минни!

– И чокнитесь со мной – уж на это, надеюсь, вы осмелитесь?

Вместо ответа Ил поднимает свой бокал, и мы со звоном чокаемся.

Я смотрю ему в глаза:

– За прежние вечера и нездешние мелодии.

Если мой гитарист-синефил не понял намека, тем хуже для него.

Наконец-то! Придвинувшись, Ил касается моих губ целомудренным поцелуем. Легким, как бабочка, севшая на розу в поисках нектара. И это все? Ил нагибается, чтобы подобрать с пола свою гитару:

– Простите, мне правда пора.

– Окей! Я с вами. Мой самолет отбывает завтра в полдень из Лос-Анджелеса. Всего сутки – а потом вы свободны.

Бедная маленькая Нати… Я ошибалась. Я стала такой Минни, что куда там какому-то Спиди! И настаиваю:

– Вам случайно не требуется певица для вашего джаз-бэнда?

Он плутовато ухмыляется:

– Нужна! Но при условии, что вы наклеите усы, нарисуете густые брови и наденете пончо и сомбреро!

– Никогда в жизни! Air France категорически запрещает стюардессам носить какую-либо одежду, кроме костюма ласточки, это оговорено в моем контракте. Вы представляете меня в обличье Санчо Пансы?! А вот если эти дряхлые американцы на отдыхе увидят, как я ношу за вами сомбреро, они намного охотнее расстанутся со своими песо.

Этот мерзавец так внимательно разглядывает мои округлости, натянувшие майку, и мои голые ляжки, словно подсчитывает, сколько именно они принесут его группе.

– Отлично, я вас нанимаю!

Мы вскакиваем вместе, собираясь бежать вслед за тремя мушкетерами. Мне только нужно расплатиться за две «Маргариты». Роюсь в сумке, ищу, проклинаю все на свете, снова ищу и наконец отказываюсь от попыток найти. Я в ужасе.