Шанс? Параллельный переход - Василий Кононюк

— Да и кому теперь какое дело, каким он был, князь Владимир Васильевич, разве что княгине его, пусть облегчит Господь светлую печаль ее.

Взяв опустевший ковшик, налил вина и выпил не отрываясь.

— Эх, не помогает! Давайте еще по одному. — Налив вина и подавая отцу, хотел спросить о чем-то, увести разговор на другую тему — уж больно странными были мамины глаза, когда она смотрела на меня. — А скажи мне, батя, чем не люб я тебе? Ладно, блаженным был — кому такой сын люб может быть, только матери своей. Но теперь-то чем я тебе не угодил, что смотришь на меня, как на чужого?

Видно, тысячи подсознательных мыслей, эмоций и желаний выносят на поверхность те смыслы и слова, которые должны нам помочь понять то, над чем безуспешно бьется наше сознание. Как всегда, хороший вопрос замкнул нужные клеммы в голове, и заноза, которая сидела после перепалки с Тарасом, вылезла на свет Божий, красочно демонстрируя свою неправильность.

«Как ты смеешь так с МОИМ отцом разговаривать, ты… ты…» Если бы он был НАШ отец, Тарас должен был просто сказать «с отцом». И добавить он, скорее всего, хотел «ты, байстрюк», но сдержался, молодец.

Все взгляды, слова, разговоры, которые мне раньше казались неестественными, непонятными, выстроились в непротиворечивую конструкцию, в основе которой лежало очевидное. Отец не считал меня своим сыном.

Переводил взгляд с отца на мать, не в силах скрыть удивления на своем лице. Над этим нужно было работать. И в прошлой жизни мне не удавалось контролировать мимику, а здесь это превращалось в проблему. В этой жизни люди вообще придавали эмоциям несравнимо большее значение, чем в прошлой. За кривой взгляд могли вызвать на поединок, а простолюдина просто зарубить на месте.

Я уже был не рад, что случайно зацепил эту тему. Тему больную и совершенно не нужную. Какая мне разница, кто отец Богдана, — сегодня здесь переночую, потом неизвестно когда свидимся с родичами: сначала на хутор, потом в дозор, потом еще Бог знает куда служба занесет. Зачем шевелить то, что давно припало пеплом, никому от этого добра не будет.

От этого простого вопроса отец поник, он бросал на мать короткие виноватые взгляды, мать, наоборот, смотрела на него с веселой иронией. Назвать такую реакцию обоих непонятной — это еще мягко выразиться. Окончательно запутавшись во всем происходящем, просто ждал какой-то реакции на мой вопрос.

— Мать тебе расскажет, мне в кузню надо.

— А ну сядь, в кузню ему нужно. Сам рассказывай.

— Надийко, ты же знаешь, не смогу я. Это я во всем виноватый, я один. Расскажи ему сама. Богдан, не чужой ты мне. Просто ты поменялся так быстро, не привык я еще к тебе — чудно мне все это. Остальное тебе мать расскажет. — Отец, отбрехиваясь на бегу, поскольку на правду то, что он говорил, было совершенно не похоже, быстро собрался и вышел из хаты.

— Вот так всегда. Только и толку с него, что большой да здоровый. А чуть что не так — сразу в кусты, чисто заяц. Ну да ладно, пусть прогуляется, ему после вина хорошо, а мы побеседуем. — Мать вновь посмотрела на меня тем отчужденным, грустным, твердым взглядом, который мне активно не нравился тем, что я не мог разобрать, о чем она думает и с кем собирается биться.

— Кто ты? Только не бреши мне.

С трудом, удержав челюсть от падения, страшно заорал: «Богдан! Вылезай! Иди побеседуй с маменькой!» — сам же попытался воспользоваться предоставленной паузой, чтобы понять, как мне себя вести дальше и что отвечать на неизбежные вопросы.

Богдан активно обрабатывал мать. Два основных смысла, которые до меня дошли, — это то, что «братик хороший», и чтоб мать не смела хорошего братика пугать. Что самое смешное, мать оправдывалась — мол, не хотела братика пугать, хотела просто с ним поговорить.

Немножко оправившись от шока, быстро выработал концепцию из нескольких пунктов.

Пункт первый. Не виноватая я, вы сами, сволочи, меня сюда затащили. Меня замордовали враги, а после смерти черный ворон притащил мою душу сюда, теперь мучаюсь в неволе — душа к Богу попасть не может.

Пункт второй. Где моя земля, не знаю. За реками, за морями, как найти ее, еще не разобрался.

Пункт третий. Если о том, что я рассказал, кто-то прознает, то нам, а Богдану особенно, будет очень худо. Поэтому все должны молчать, как рыбы на берегу. В воде рыбы, оказывается, непозволительно много болтают. И всем нужно говорить, какой наш Богдан умница и герой, причем всегда таким был, просто некоторые глупые личности этого раньше не замечали.

Не успел перевести дух после напряженной мыслительной деятельности, как Богдан начал выталкивать меня наружу, посылая смысловые импульсы, которые можно было понять так: «Я все уладил, я молодец. Иди поговори с мамой, она хорошая».

Мать сидела рядом на лавке, обняв Богдана за плечи, по ее щекам катились слезы. Мне не хотелось затягивать этот разговор, поэтому, отодвинувшись от нее, посмотрел ей в глаза, пытаясь вложить в этот взгляд немного теплоты. Надеюсь, что мне это удалось. Мать отодвинулась и взглянула мне в глаза. Странно, но в ней не было страха, холодно и внимательно она смотрела в глаза, пытаясь увидеть что-то важное.

— Кто ты?

— Разве Богдан не рассказал тебе, кто я?

— Я хочу услышать от тебя.

— Ты хочешь? А почему ты не спросила, кто я, девять дней назад, перед тем как затягивать мою душу в это тело? Ты меня спросила, хочу ли я этого? Ты знаешь лишь то, чего ты хочешь, а почему ты не спросишь меня, чего я хочу?

— Я не знала, что так получится…

— Не ври, разве колдунья не предупреждала тебя?

— Она не колдунья, она знахарка.

— А какая разница? Если ты камень назовешь хлебом, он мягче не станет. Я не хочу с тобой вражды, женщина. Ты одна теперь знаешь обо мне. Но я тебе ничего не должен. Должна ли ты мне что-то, решай сама, я тебе все долги прощаю. Ты мать, ты спасала своего сына. Требовать от тебя, чтобы ты думала о ком-то еще, глупо. А теперь скажи мне, чего ты хочешь. Не надо ходить вокруг да около.

— Я ничего не хочу от тебя. Я просто хотела расспросить тебя, кто ты, чья душа живет вместе с моим сыном. Разве я многого прошу?

— Если бы ты просила, я бы тебе уже ответил.

— Прошу тебя Христом Богом, расскажи мне — кто ты и что у тебя на уме?

— Меня убили девять дней назад, женщина. Не без вашей помощи я очнулся в теле Богдана, а моя душа — в рабстве у него. Ты не можешь себе представить, что это значит. Он может меня, как куклу, вытащить и посадить разговаривать с тобой, а захочет — засунет обратно в сундук, закроет и забудет до скончания жизни.

— Нет! Богдан не такой, он добрый хлопец!

— Если ты хочешь разговаривать со мной, то научись для начала слушать, не перебивая. А не умеешь — разговаривай с Богданом, я тебя на разговор не вызывал, мне с тобой говорить не о чем. — Это была неправда. Иметь в жизни хоть одного человека, с которым ты не должен кривить душой, — это такое богатство, которого нельзя бросить просто так. Человека, с которым можно скинуть все маски и броню, надетые на душу и на сознание каждый день, каждый миг. Не контролировать каждое сказанное слово, каждую черту лица. Такими подарками судьбы никто не разбрасывается. Судьба — она нас быстро приучает к тому, что она скупая хозяйка.