Проблема Спинозы - Ирвин Д. Ялом

— Ты отрицаешь божественность Бытия?!

— А вы отрицаете свидетельства, доказывающие, что существовали цивилизации задолго до израильтян? В Китае? В Египте?

— Какое святотатство! Ты что, не понимаешь, что подвергаешь опасности свое будущее место в грядущем мире?

— Нет никакого рационального свидетельства о существовании грядущего мира!

Рабби Мортейру словно громом поразило.

— Именно об этих твоих словах донесли племянники Дуарте Родригеса! Я-то думал, что они лгут по приказу дяди!

— Наверное, вы меня не слушали — или не хотели слышать, когда я чуть раньше сказал: они не лгали, рабби.

— А другие выдвинутые ими обвинения? Что ты отрицаешь божественное происхождение Торы, что Моисей не писал Тору, что Бог существует лишь в философском смысле, и что церемониальный закон не является священным?

— Они не лгали, рабби.

Рабби Мортейра уставился на Баруха, раздражение переросло в гнев.

— Даже одного из этих обвинений, любого, достаточно для херема; вместе же они заслуживают самого тяжкого херема, когда-либо налагавшегося на еврея!

— Вы были моим учителем — и учили меня хорошо. Позвольте мне отдать вам долг, составив этот херем за вас. Вы когда-то показывали мне несколько самых строгих херемов, наложенных венецианской общиной, и я помню их слово в слово.

— Я уже говорил, что у тебя будет время для дерзости! Теперь, как я вижу, оно пришло, — рабби Мортейра умолк, чтобы взять себя в руки. — Ты меня убиваешь! Ты хочешь полностью уничтожить мои труды. Ты знаешь, что целью всей моей жизни было утверждение главной роли загробной жизни в еврейской мысли и культуре. Ты знаешь мою книгу, «Вечная жизнь души», которую я вложил тебе в руки во время бар-мицвы. Ты знаешь о моих дебатах с рабби Абоабом по этому вопросу и о моей победе?

— Да, конечно.

— Ты так легко от этого отмахиваешься! Ты хоть представляешь, что тогда было поставлено на карту? Если бы я проиграл те дебаты, если бы было законно установлено, что у всех евреев будет одинаковый статус в грядущем мире и что добродетель останется без награды, а отступничество — без кары, разве ты не понимаешь, каковы были бы последствия для нашей общины?! Если люди уверены в том, что для них найдется место в грядущем мире, то чем же побудить их снова обратиться в иудаизм? Если бы не было наказаний за злодеяния, как, думаешь ты, смотрели бы на нас голландские кальвинисты? Долго бы продержалась наша свобода? Ты что, считаешь, я в детские игры игрался?! Подумай о последствиях!

— Да, это были великие дебаты — и ваши слова лишь подтвердили, что речь в них шла не о духовной истине. Несомненно, поэтому венецианский раввинат и пришел в замешательство. Вы оба защищали различные версии загробной жизни по причинам, которые не имеют ничего общего с реальностью загробной жизни. Вы пытаетесь удерживать власть над людьми благодаря страху и надежде — традиционным кнуту и прянику религиозных вождей в течение всей истории человечества. Вы, раввины, повсеместно утверждаете, что именно в ваших руках находятся ключи к загробной жизни, и используете эти ключи для политического контроля. Рабби Абоаб, напротив, избрал свою позицию, чтобы утишить раздражение конгрегации, которая хотела оказать помощь своим крещеным родственникам. Это не было духовными разногласиями: это был политический спор, замаскированный под религиозные дебаты. Ни один из вас не предоставил никаких доказательств существования грядущего мира — ни с точки зрения логики, ни приведя в свидетельство слова Торы. Уверяю вас, в Торе его найти невозможно — и вы это знаете.

— Очевидно, ты так и не усвоил то, что я говорил тебе о моей ответственности перед Богом и выживанием нашего народа, — проговорил рабби Мортейра.

— Многое из того, что делают религиозные вожди, имеет мало отношения к Богу, — отозвался Бенто. — В прошлом году вы наложили херем на человека, который покупал мясо у кошерного мясника-ашкенази, а не у мясника-сефарда. Вы считаете, это существенно для Бога?

— Это был только краткий херем — ив высшей степени поучительный с точки зрения важности сплоченности общины.

— А еще я узнал, что в прошлом месяце вы сказали женщине, которая приходила из маленькой деревушки, где нет пекаря-еврея, что она может покупать хлеб у пекаря-иноверца, если бросит щепку в его печь, чтобы принять участие в выпечке хлеба.

— Она пришла ко мне расстроенная, а ушла с легким сердцем и счастливая.

— Она ушла с еще более подавленным разумом, чем прежде, еще менее способная думать самостоятельно и развивать свои мыслительные способности! Вот именно об этом я и говорю: религиозные авторитеты всех религий стремятся затормозить развитие людских способностей к логическому мышлению.

— Если ты думаешь, что наш народ может выжить без власти и авторитетов, ты — глупец!

— Я думаю, что религиозные вожди сами потеряли духовное направление, вмешиваясь в дела политического правления. Ваша власть или советы должны ограничиваться делами внутреннего благочестия.

— В дела политического правления?! Ты что, так и не понял, что произошло в Испании и Португалии?

— Именно об этом я и говорю: Испания и Португалия были религиозными государствами. Религия и государственная власть должны быть разделены. Наилучшим возможным правителем был бы свободно избираемый вождь, ограниченный в своей власти независимо избираемым советом, который действовал бы в согласии с общественным покоем, безопасностью и общественным благосостоянием.

— Барух, вот теперь тебе действительно удалось убедить меня, что тебе надо жить жизнью отшельника! И в будущем твоем я провижу не только святотатство, но и государственную измену. Можешь идти.

Прислушиваясь к дробным шагам Баруха по лестнице, рабби Мортейра возвел глаза к потолку и пробормотал:

— Михаэль, друг мой, я сделал для твоего сына что мог. Под моей защитой находится слишком много других душ!

Вообразите только эту сцену: одетый в потрепанную одежду, безработный, никому не известный юноша-иммигрант с суповой ложкой в кармане сорочки врывается в кабинет хорошо известного журналиста, поэта, политика и выпаливает: «Найдется ли у вас применение борцу против Иерусалима?»

Да уж, не самое удачное начало для собеседования при найме на работу! Любой ответственный, хорошо воспитанный, искушенный главный редактор немедленно списал бы такого наглеца со счетов как человека ребячливого, странного, а возможно — и опасного. Но нет — на дворе стоял 1919 год, местом действия был Мюнхен, а Дитрих Эккарт был заинтригован дивной речью юнца.

— Ну, что ж, юный воин, продемонстрируйте-ка мне свое оружие.

— Мой разум — это мой лук, а мои слова… — Выхватив из кармана карандаш и размахивая им в воздухе, Альфред воскликнул: — Мои слова — это мои стрелы!

— Хорошо сказано, юный воин! Расскажите же мне о своих подвигах, о сражениях против Иерусалима.