Средства массовой брехни - Юрий Мухин

А.С. Скажите, а был приказ о том, что при невыполнении боевой задачи бомбардировщиками истребителям прикрытия боевой вылет не засчитывался?

Н.Г. Нет, такого не было. Был приказ, по которому истребители прикрытия строго наказывались, если они потеряли бомбардировщики. Это было. Вплоть до суда. У нас в полку не было случаев, чтоб мы бомбардировщики бросили, но бывало, «бомберы» сами отрывались. Немцы тоже не дураки. Одна группа нас боем вяжет, а другая выжидает. «Бомберы» уходят на максимальной скорости, а мы пока туда-сюда, пока одного, другого отбил, все — уже догнать бомбардировщики не можем. Ну, а как только бомбардировщики от группы прикрытия оторвались, то сразу становятся хорошей добычей для истребителей противника. В этом случае мы по радио призывали уменьшить скорость всей группы бомбардировщиков, чтобы истребители заняли свои места. Со временем мы взаимодействие с бомбардировщиками наладили очень хорошее, и такие случаи отставаний стали редкостью. Научились и с летчиками бомбардировщиков взаимодействовать — стали они требуемую скорость выдерживать, и со стрелками — кто какую полусферу защищает. Обычно делали так: мы защищаем верхнюю полусферу, стрелки — нижнюю. Немцы пытаются атаковать сверху — мы их гоним. Они вниз и снизу — их стрелки поливают. Они вверх — там их снова мы встречаем. Хорошо получалось.

А.С. Николай Герасимович, вот у вас проскочило, что к концу войны немецкие летчики часто откровенно пренебрегали своими обязанностями по прикрытию войск и объектов. В чем это выражалось?

Н.Г. Например, прикрываем мы штурмовики. Появляются немецкие истребители, крутятся, но не атакуют, считают, что их мало. «Илы» обрабатывают передний край, и немцы не нападают, концентрируются, стягивают истребители с других участков. Отходят «илы» от цели, вот тут и начинается атака. К этому времени немцы сконцентрировались и заимели численное превосходство в три раза. Ну, а какой в этой атаке смысл? «Илы»-то уже отработали. Только на личный счет. И такое было часто.

Немцы могли вот так прокрутиться вокруг нас и вообще не атаковать. Они ж не дураки, разведка у них работала. «Красноносые «кобры» — 2-й ГИАП ВМС КСФ. Ну что, они совсем безголовые с элитным гвардейским полком связываться? Эти и сбить могут. Лучше дождаться кого-нибудь попроще. Очень расчетливые.

А.С. Николай Герасимович, на ваш взгляд, чем объясняется такая тяга немецких летчиков к увеличению личного счета?

Н.Г. Для нас такое было в диковину. Знаешь, когда Мюллера сбили, его ведь к нам привезли. Я его хорошо помню: среднего роста, спортивного телосложения, рыжий. Удивило то, что он был всего лишь обер-фельдфебелем, это-то при больше чем 90 сбитых! Еще, помню, удивился, когда узнал, что его отец простой портной. Так вот, Мюллер, когда его спросили о Гитлере, заявил, что на политику ему наплевать, собственно к русским он никакой ненависти не испытывает, он «спортсмен», ему важен результат — настрелять побольше. У него группа прикрытия бой ведет, а он, «спортсмен», захочет — ударит, захочет — не ударит. У меня сложилось впечатление, что многие немецкие летчики-истребители были вот такими «спортсменами». Ну и опять же — деньги, слава.

А.С. Ну допустим, немецкие летчики-истребители — спортсмены, для них война была разновидностью спорта. Чем война была для наших летчиков, для вас лично?

Н.Г. Для меня лично тем же, чем и для всех. Работа. Тяжелая, кровавая, грязная, страшная и непрерывная работа. Выдержать которую можно было только потому, что Родину защищаешь. Спортом тут и не пахнет».

С исключительным уважением к советским летчикам-истребителям пишет летчик-штурмовик Г.М. Рябушко.

«Взаимодействие штурмовиков и истребителей у нас в полку было отработано великолепно. Когда мы подходили к цели, то уже точно знали, что наши истребители есть и над нами и вокруг нас. В основном так бывало, что мы только по радио слышали, что идет воздушный бой, а немцев даже и не видели. Уж когда истребителям совсем тяжело приходилось, то только тогда они нам передавали: «Горбатые» уходите, мы заканчиваем!» — значит, горючее и боеприпасы у них на исходе. И мы тогда уже старались лишнего захода не делать. Истребителям ведь в укор ставили потерю штурмовика, ну и зачем ребят подставлять?

Летчики народ такой, им подначить друга" — хлебом не корми. Мы любили братьев-истребителей дразнить. Слетаем на задание и истребителям вопрос: «Вам боевой вылет записали?» — «Записали». — «Молодцы! А когда был бой?» Это у штурмовиков каждый, подчеркиваю, каждый боевой вылет «с огнем и дымом», т. е. атакой противника. А у истребителей? Воздушный бой на один вылет из пяти, а то и реже. Мы это прекрасно знали, потому и подначивали, но это было совершенно беззлобно, по-дружески. Мы четко знали, что в бою истребители наизнанку вывернутся, сами подставятся, но штурмовиков сохранят. Бывало, что истребители вместе с нами штурмовали (это если воздушного противника не было). Перед заходом смотришь, в стороне пара истребителей пикирует, зенитки бьет. Понимали, что, видать, ребятам было совсем тяжело бездельничать».

А вот характерный эпизод из воспоминаний летчика редкой в ту войну специальности — летчика разведывательно-корректировочной авиации Якова Ильича Борейко. Осенью 1943 года ему поставили задачу, которая «заключалась в разведке перевозок войск по железной дороге от узловой станции Василевичи до станции Хойники, среднее удаление которых от линии фронта 45–50 километров. Каждый день в течение недели разведчик ранним утром в одно и то же время должен установить, сколько и каких эшелонов находятся на каждой станции и перегонах между ними, в каком направлении движутся. Сведения докладывались в письменном виде немедленно после полета, для чего была указана площадка в районе штаба, на которую нужно было сбросить вымпел с данными разведки».

Эта шаблонность разведки закончилась тем, чем и должна была закончиться, — на шестом вылете немцы подловили Ил-2 лейтенанта Борейко. Но, как он вспоминает, «нас спасли от неминуемой гибели чужие истребители, прикрывавшие группу штурмовиков, наносивших удар по противнику на Лоевском плацдарме. Они атаковали пару FW-190, которая была сзади меня почти на дистанции открытого огня, а я в это время ничего не мог предпринять — ни скорости, ни высоты не было. Всякие маневры в таких случаях успеха не приносят, наоборот, сокращают дистанцию, подставляют самолет в выгодном для истребителей ракурсе. Мы вскочили в гущу штурмовиков и потом благополучно ушли по своему маршруту.

Вдруг совершенно неожиданно ко мне пристроился Як, да так близко, что при открытом фонаре я отчетливо видел лицо летчика, который постоянно покручивал пальцем у виска и показывал, что нужно следовать за группой штурмовиков. Я, в свою очередь, пытался изобразить, что мне нужно идти в другом направлении, что я не его подопечный. Пантомима не получилась, он следовал со мной до площадки сбрасывания вымпела и когда разобрался, что я чужой, сделал прощальное покачивание и ушел. Лицо летчика запомнилось, и если бы представилась возможность встретиться, я наверняка бы его узнал и поблагодарил за заботу, спасшую нам жизнь».

Конечно, во время войны было по-всякому, но то внимание, которое командование оказывало ударным самолетам ВС РККА, не могло не сказываться и на поведении наших летчиков-истребителей.