Раунд. Оптический роман - Анна Немзер

Они ошалели сначала. Потом Тимур сказал: «Ах вот оно что. Умирающая дочь Саша. Тяжелая онкология… Ну ясно все. Ладно, Сергей, разбирайся с этим сам. С сынком со своим». Отец… я его подставил, конечно. Но мне как-то было не до того, чтобы разбираться, как сейчас себя правильнее повести. Отец его избил… начал избивать, он всегда был очень спортивный, у них там было принято… единоборства… модная фишка такая… а Тимур не ожидал. Я кинулся их разнимать, отец как-то, не глядя, мне тоже вмазал куда-то… очень больно и, главное, куда-то по почке попал, я потом долго еще мучился… я ж все-таки после операции был и не вполне здоров… Дальше он меня куда-то отшвырнул к стене, я потерял сознание. Очнулся – мать рядом, говорит: «Что ты наделал?» И я понимаю, что она ничего совсем не знает. Совсем. Я кое-как встал, написал Димке. Почему-то у меня была идиотская идея, что говорить надо за городом. У меня голова после всего этого так себе соображала, конечно. И сотрясение наверняка было. Я до невропатолога не дошел, дошел только до уролога, он был в ужасе. Вы, говорит, с ума сошли, куда вы влезли? Вам в вашем состоянии только битья по почкам не хватало. Вы ненормальный? Вы зачем, говорит, пол меняли – чтобы тут же влезть в махач? Вам этого не хватало?

– Вы рассказывали, что приготовили специальную среду из сверхохлажденных паров рубидия. А затем с помощью контрольного лазера сделали ее электромагнитно проводимой. На нее и был направлен импульс света. Когда он достиг среды, вы отключили контрольный лазер. Импульс замедлился до нуля, фотонов не стало, но информация сохранилась внутри возбужденной среды. А потом оказалось, что, если опять включить контрольный лазер, тот же импульс продолжит свое движение с прежней скоростью. Правильно ли я понимаю, что вы уже в тот момент осознали, что это принципиально новые возможности хранения и обработки информации?

И мы поехали с Димкой за город. Там он меня впервые после операции поцеловал. И там я ему все и рассказал. Он очень ожидаемо отреагировал. Мол, чего ты от меня хочешь? Я тут при чем? Вообще оставь меня в покое. Про покой нам уже обоим было ясно, что ни я его не оставлю, ни он меня. А вот что с этой историей делать… вот это было уже не так понятно. Я сказал: «Я хочу, чтобы это прекратилось. Вот одна моя цель». Димка говорит: «То есть ты хочешь сдать родного отца. Ты Павлик Морозов. Иди давай к журналистам, в “Новую”, на “Дождь” – они тебе там рады будут». Я понимал: нет, на это я пойти не могу.

А у меня боли, и паршиво мне чудовищно, и из-за отца я в тоске, и через всю эту мерзость такое счастье прорезается… а все-таки ты со мной, мой хороший. Все-таки ты со мной. Что бы ты там ни говорил. Куда бы ты там ни сбегал.

Я говорю: «Хорошо. Я не Павлик Морозов. Я не буду его сдавать. И Тимура не буду сдавать. Давай просто расскажем про схему. Не называя имен. И они просто прикроют лавочку. Просто испугаются и прикроют. Мы их просто спасем таким образом. Мы же их и спасем. Я отцу все честно скажу. Пусть делает что хочет, пусть убивает. Но это надо прекратить. Они и людей угробят еще какое-то количество, и сами сядут».

А Димка: «Ты отлично устроился. Ты мне всю фактуру сдал, а я с этим разбирайся».

Это было дико больно и обидно. Я сказал едко: «О да. Я действительно отлично устроился».

Он отвечает, прямо злобно, и смотреть на меня не может: «Ты либо отлично устроился, уедешь – и никаких забот. Либо ты не уедешь, и тогда он тебя убьет на хер, отцовских чувств у него к тебе нету, как мы видим. Ты мне какой вариант предлагаешь выбирать?»

Дим, Дим, поцелуй меня; не ори, пожалуйста, и так тяжко.

И ни до чего мы не смогли договориться.

Я говорил: «Подключи Нину, она сможет как-то помочь, да там и помощи никакой особо не надо, просто пару данных проверить. Я и так тебе все рассказал, а подробно лезть не надо, не надо подробно лезть, Дим. У меня совсем другие цели».

– Я не буду Нинку к этому подключать! Это совсем блядство! Ты краев не видишь вообще уже. Все должны твои проблемы решать.

– Ну как мне жить с этой херней? Ну вот ты мне объясни: как мне жить? И никуда я не уеду, куда я от тебя уеду? Ты видишь, что со мной делается. Что ты со мной делаешь. Никуда не уеду, и не убьет он меня, кишка тонка. И не подставим мы его – просто сами это прервем. Давай сделаем это сами? Ну правда: в каком-то смысле я хочу его уберечь. Эта схема вскроется сейчас на раз, с той стороны, с другой – и ему мало не покажется. Те узнают или эти… А так – аккуратное предостережение. Без имен. Без точных данных. Сворачивайте вашу лавочку, это может стать известным. Дим, давай сделаем это сами, а?

– Вы понимали в тот момент, что обошли всех своих коллег со своей разработкой? Это же была в прямом смысле реализация научной фантастики. Квантовый компьютер, способный обогнать все существующие устройства. Вы про какие практические последствия вашего изобретения думали в первую очередь? Про обрушение всех систем безопасности, которые можно взломать, – думали?

Тут какая-то странная штука сработала. Мы в тот раз ничего не решили. Но это был наш первый раз. Проверка. Это важная проверка на самом деле. Для нас обоих. Мы вроде как уже понимали, что слепились намертво, но опять: тело-то. Тело может выйти из подчинения, тело может взбунтоваться, тело не спросили, чего оно хочет. Такого опыта не было ни у меня, ни у него. Ему, пожалуй, еще посложнее было, потому что он сопротивлялся и ненавидел меня, и вся эта долбаная его мачистская настройка против меня работала, и я на это бесился. Гонор. Понты. Омерзение к себе. Ко мне. Опять понты. Щ-щ-щас я это преодолею, я что – не преодолею, что ли? Я что вообще? Но тут снова тело решает за тебя. И в некотором смысле все вопросы снимает. И снова нам обоим стало ясно, что мы вместе. Дальше был уже вопрос времени, чтобы он с собой смирился. Это произошло скорее, чем я думал.

– Квантовый компьютер – это же гораздо страшнее атомный бомбы. Я помню, тогда ваши коллеги так и формулировали. Так и все сколковские сотрудники говорили, так и западные коллеги комментировали… И ведь, насколько я помню, в разработку вкладывались крупнейшие корпорации: Google, IBM, Microsoft… Вы понимаете, кто из них какие задачи решал в тот момент? Сугубо практически?

Через какое-то время… Сижу я у Нины, Нина ко мне не очень просто относилась, ей это все нелегко давалось, а мне она всегда была ужасно симпатична. Сидим мы, значит, на какую-то премьеру собираемся, ужинаем, ждем Диму, он пишет: «Идите без меня, у меня тут семейные сложности». – «Что такое?» – «Отцу нехорошо». – «Помощь нужна?» – «Нет, вроде разберемся, ничего страшного. Приеду позже».

Ну, мы пошли вдвоем. Какую-то дурь посмотрели, как обычно, поругались на нее, потусовались среди бомонда, объязвили его со всех сторон. Мартини-тоник. Дальше Димка пишет: все в порядке с отцом, перепугались сильно, но опасности никакой нет. Приеду поздно, отец отдал какие-то семейные бумажки, архивы, я залип.

Залип он. Неудачно. Ладно, возвращаемся домой, сидим с Ниной вдвоем, мне с ней вообще-то отлично и говорить есть о чем, она клевая, умная девка, но ей-то со мной не так просто. Когда мы втроем, нам проще, и она веселая, а тут разговор трудно идет. И смотрит она на меня тяжким взглядом. Никогда ничего не говорит, а взгляд мертвый. Она чем-то на меня похожа, но послабее. Я не критикую, ей просто не доставалось так. Она славная. Мы выпили уже слегка, и на премьере, и дома потом, я ей говорю: «Ты пойми, я его у тебя не увожу. Я не лезу в ваши отношения, они отдельные».