Алые паруса бабушки Ассоль - Нина Васина

– Нам?.. – Головокружение прошло.

– Да. Я должна тебя вымыть.

– Ну уж нет! – хотел воспротивиться Кортик, но с удивлением обнаружил, что покорно топает в сторону двери в ванную.

– Да, – уверенно заявила Касабланка. – Ты сам не сможешь. Ты очень грязный. Если бы ты знал, как и где себя нужно мыть, ты бы был чистым. А ты очень грязный, – повторила она. – Ассоль сказала, что пустит тебя в кухню только чистым.

– Она так сказала? – не поверил Кортик.

– Да. Теперь я тоже слышу – ты очень грязный.

– Прекрати это повторять!

– Отлично. Ты повысил голос. Почувствовал, что я женщина, а ты – мужчина, да? Это от кофе. Когда только проснулся, ты так не думал.

– Что я не думал? – запутался Кортик.

– Что перед тобой – женщина. Ведь не думал? Снимай всю одежду. Я принесла тебе рабочую пижаму.

– Пижаму?..

– Да. При приготовлении кондитерских изделий мы надеваем холщовые брюки и рубашки без пуговиц. Об них можно вытирать руки. Бросаться друг в друга в приступах ярости пирожными. В них можно драться, валяться на полу в разлитом шоколадном соусе. Чего стоишь?

Кортик дошел до трусов и задумался.

– Снимай, – приказала Касабланка. – Представь, что я твоя бабушка.

– Ну уж нет! – Он повернулся к ней спиной. – Лучше я представлю, что ко мне утром пришла черная-черная негритянка и сказала, что будет меня мыть, потому что я грязный. По крайней мере, это звучит как анекдот. Дальше что? – спросил он, бросая трусы на пол.

– Впервые вижу такое беспомощное тело, – заметила Касабланка, стоя за его спиной.

– Ой, ну только не зарыдай! – оскорбился Кортик, услышав впервые в жизни такое мнение о своем теле. – Выйди и подожди за дверью, я сам помоюсь. Это, что ли, рабочая пижама?

– Сам ты мылся все свои годы. Залезай в ванну. Начнем с основного.

Уже усевшийся, Кортик после этих слов сдвинул колени и обхватил их руками.

– С головы, – объяснила Касабланка. – Голову при мытье нужно массировать определенным образом. К макушке. От ушей, от висков, от затылка – веди твердо пальцами к макушке. Потом, когда кожа запомнит эти движения, помассируй макушку указательным пальцем правой руки в радиусе одного сантиметра. Все. Можешь смывать. Теперь – руки. Вытяни их и расслабь. Я перемну все косточки пальцев, а ты закрой глаза и думай о своих внутренностях.

– А чего о них думать, я же их никогда не видел? – удивился Кортик. – Я видел кишки индийского петуха и…

– Ты глаза закрой, и все почувствуешь, – властно перебила Касабланка.

Ванна наливалась водой. Следующие на очереди были ноги. От массажа выступающих над ступнями косточек Кортик расслабился до состояния полного отупения.

– Теперь я покажу, как вымыть пенис и все, что рядом. Ты не видишь моих рук под водой, представь, что это ты сам моешь, и хорошенько все запомни.

– Нет… только не это… – сказал Кортик, не в силах пошевелиться.

Потом оказалось, что подмышки моются не растирающими движениями, а укалывающими – нужно тыкать подушечками указательного и среднего пальцев, пока не истычешь всю подмышку.

– Теперь – самое главное, – сказала Касабланка, когда Кортик решил, что у него вымыто все, что возможно. – Запомни: есть такие места, которые не следует мыть моющими средствами примерно лет до семидесяти. Только водой и совсем чуть-чуть.

– До семи-дес-ти?.. – ужаснулся Кортик.

– Вот именно. Это важно для любого мужчины, если он хочет найти свою самку.

– Ну все, с меня хватит! – Кортик схватился за края ванны, чтобы встать. Касабланка давлением ладони на макушку удержала его в воде.

– Я сказала – именно свою самку. У мужчины может быть много женщин. Или одна – неважно. Иногда даже приходит уверенность, что он счастлив и ничего в жизни ему больше не надо. Но это ничего не значит, если его женщина не нюхает регулярно это место и не требует потом немедленно заняться сексом.

– О, боже!.. – Кортик сбросил с головы руку негритянки и закрыл глаза.

– Сейчас я покажу тебе это место, а ты…

– Не надо! – Он отполз в другой конец ванны.

– А ты внимательно запоминай ощущения. Подними подбородок вверх.

Касабланка схватила уши Кортика, чуть оттопырила их и провела длинными ноготками указательных пальцев за ушами.

– Вот эти места. За ухом, от середины до верха раковины. У тебя отличные уши.

– Да-а-а?.. – не поверил Кортик. Этой женщине хоть что-то у него понравилось!

– Не слишком оттопыренные. У некоторых мужчин так оттопырены уши, что запах просто выдувается. Запомнил? Никакого мыла – только водой.

Она убрала руки, потом вдруг подмигнула и понюхала свой указательный палец на правой руке.

– Я мыл голову! – забеспокоился Кортик. – Ты сама мыла мне голову! Там не может ничего пахнуть!

– Не нервничай – ты не мой самец. – Она встала и потянулась всеми своими ста девяносто сантиметрами, продолжив длинное литое тело вытянутыми вверх руками. – Голову можешь мыть сколько угодно. Это особые места. Если их специально не мыть, они сохраняют запах. – И уронив руки, предупредила: – Не вытираться! Жди, пока кожа сама высохнет. Да! Не надевай никакой обуви.

И ушла. Кожа высыхала щекотно. Кортик бы вытерся в щекотных местах, но не обнаружил ни одного полотенца. Он натянул холщовую пижаму на еще влажное тело и почувствовал суровое прикосновение ткани.

В комнате он посмотрел долгим взглядом на свои туфли, но решил подчиниться и вышел в коридор босиком. Прошел мимо нескольких дверей – все были открыты, но комнаты пусты. Спустился вниз. Пошел на запах и смех. Оказался в огромной светлой комнате, посередине которой стояла плита, а вдоль стен и у окошек по всему периметру – тянулся бесконечный стол. Все стены были заняты открытыми полками. Все полки были тесно уставлены всевозможными бутылками, банками с сыпучими продуктами, коробками и даже колбами. Три работницы в такой же одежде, как Кортик, и босиком что-то сооружали на подставке у плиты. Кортик потоптался, ощутив под ногами теплые плитки подогреваемого пола. Касабланка подошла к нему и глубоко, с удовольствием, втянула воздух, расширив и без того широкие ноздри. Потом натянула на его волосы такую же шапочку, как у себя, – нечто вроде белого берета с вышитой монограммой.

– Почему ты сказала, что у меня беспомощное тело? – спросил Кортик, стесняясь того, что его нюхают.

– У тебя нет ни одной мышцы, которая бы указывала, чем ты занимаешься в жизни. Возьми. – Она протянула небольшую фарфоровую миску с тремя желтками. Желтки были мастерски отделены – оболочка не повреждена, они лежали диковинным цветком, уютно втиснувшись друг в друга на маленьком дне миски. – Смешай с чайной ложкой сахара и потом добавь по вкусу, чего захочешь. Здесь, – она обвела взглядом комнату, – все есть.