Миниатюрист - Джесси Бёртон

* * *

Наступил день святого Николая, но улицы на удивление безлюдны.

– Что случилось? – спрашивает Нелла за завтраком. Марин молча меряет ее взглядом.

– Опять этот чертов магистрат лишил нас праздника, – откликается Корнелия, неся внушительную чашу компота в посиневших пальцах.

– А ты бы, Корнелия, прикусила язык, – подает голос Марин. Она ведет себя так, словно у стен есть уши, думает Нелла, посылая служанке улыбку. Но Корнелии не до смеха: десять лет строгой набожности, исповедуемой хозяйкой дома, дают о себе знать. – Всякие куколки и тому подобное официально запрещены. – От этих слов Корнелия роняет на пол ложку, а в ее взгляде, обращенном к молодой хозяйке, читаются недовольство и легкая паника.

Нелла опускает беспомощный взгляд в тарелку с селедкой и сыром гауда. В щелях гуляет леденящий ветер.

– Запасы торфа и дров тают на глазах, а нам хоть бы что, все камины растопили, – недовольно бурчит Марин.

– Мы стараемся экономить, мадам, – оправдывается Корнелия.

Нелла оглядывает сотрапезников, надевших на себя сто одежек, да еще кутающихся в харлемские шали.

– Пряничные фигурки тоже нельзя, – на всякий случай уточняет Марин. – Я тебя предупредила.

И то правда, имбирные человечки и куколки, продававшиеся на Вийзельдам, оказались под запретом.

– Папистское идолопоклонство не может заменить сосредоточенной молитвы, – заключает Марин.

– Это чьи слова? Ваши или бургомистра? – полушепотом отваживается полюбопытствовать Нелла. Она смотрит на золовку, дорисовывая сахарные крошки в уголках идеальных губ. Почему Марин так лебезит перед сильными мира сего, обладающими властью утопить ее брата, остается для Неллы загадкой. И почему она так держится за бездушную собственность? Страх божий или страх перед соседями? Возможно, и то и другое.

Нелла следом за Корнелией уходит в кухню, к теплу открытой печи, где та с лязгом ставит чашу с компотом и вооружается скалкой. Здесь же Отто полирует целый батальон весенних сапог Йохана.

– Ничто не остановит амстердамцев, больших любителей пожрать, – говорит он. – Готов поклясться всеми сковородками Корнелии, что за закрытыми дверями женщины сейчас вовсю лопают пряничных человечков, а их супруги с удовольствием грызут миниатюрных женушек.

– Твоя правда, только нечего клясться чужими сковородками, – говорит Корнелия, снисходительно хмыкая.

Несмотря на желание побыть в непринужденной обстановке, Неллу от слов Отто бросило в краску. Эти разговоры о поедании сладких жен и мужей… Скорее всего, Отто ни на что не намекал, но ей трудно представить Йохана пробующим ее на зуб. Нелла рисует в своем воображении веселые торжества в других домах, декорированных бумажными гирляндами и еловыми ветками, с пышками только из печи и кубками, наполненными вином с корицей. Весь город с вызывающей бесшабашностью славит покровителя детей и моряков. Санта-Клаус принадлежит им, и ни магистрат, ни церковники не смогут ничего с этим поделать.

В ней зреет протест. Стоя в сумрачной прихожей, обставленной дорого, но мрачновато, она не желает принимать правила игры. Марин, хранительница тайных запасов сахара, отказывает им в такой маленькой радости, как пряничный человечек. Что за абсурд! За час они втроем задрапировали золотистыми оборками панели из красного дерева в холле и деревенские пейзажи в гостиной, и теперь, со всеми этими ленточками и кружавчиками и горящим огнем в камине, комната напоминает пещеру Аладдина, а мрачные тени последних двух недель на время отступили.

– Ох и влетит же нам за это, – вздыхает Корнелия.

– Она даже не заметит, – успокаивает ее Отто.

– Не заметит?

Вместо ответа он откусывает ногу пряничному лорду.

– Что это? – В гостиную неожиданно вошла Марин, и ее аж передернуло от такой мишуры.

– Пряник, – невпопад говорит Отто.

Марин уставилась на съедобного человечка у него во рту.

– Я про ленты.

– Посидите с нами? – спрашивает Нелла.

Какое-то мгновение Марин, кажется, колеблется.

– Оставите повсюду крошки, а потом набегут мыши, – с этими словами она поворачивается и уходит.

– Ну и что? – бурчит Корнелия. – Убираться-то мне.

Вечером у них под окнами появляются уличные музыканты, и Нелла с Корнелией, высунувшись наружу, начинают им подпевать, но Марин требует, чтобы они закрыли ставни и задернули шторы. «Мы не цыгане». Отчего она не в духе? Нелла ведь пообещала ей, что не уедет в Ассенделфт и что о тайне Йохана никто не узнает, тогда почему она с таким упорством пытается расстроить их маленький праздник? Нелла вспоминает слова Отто про улей, который не стоит ворошить. Но ей ли, девочке из деревни, бояться пчел и ос?

В канун Рождества исчез Пибо.

– Говорила тебе – закрывай окна. – Марин переводит взгляд с распахнутой дверцы золотой клетки на единственное настежь распахнутое окно в холле. – Твоя легкомысленность могла стоить ему жизни. – Она подходит к окну и, дотянувшись до рамы, с треском ее захлопывает.

Нелла наблюдает за ней, закипая от ярости.

– Вы, кроме себя, никого не любите, иначе никогда бы мне такого не сказали!

Испугавшись своих слов, Нелла осекается. А Марин хмурится, трогая висок, но от ответного выпада воздерживается. Теперь она трет загривок, как если бы потянула мышцу. «Хоть бы ты себя стерла в порошок», – думает про себя Нелла, – или уж ляпни что-нибудь, чтобы я выплеснула на тебя все свое бешенство».

Ее охватывает ужас при одной мысли, что Пибо раздавили колеса экипажа или разорвали бродячие собаки. Она пытается не думать об этом, но получается не очень. Йохан до сих пор не вернулся, и они с Корнелией провели не один прекрасный вечер, наблюдая из окна за музыкантами и бражниками с их свистелками и колокольчиками, так контрастирующими с мертвой тишиной в доме. А Марин, похоже, решила оставить их в покое, предпочитая уединяться в своей комнате или неподвижно сидеть перед горящим камином в гостиной, глядя на огонь. Эти две недели были самыми счастливыми для Неллы, которая забыла про все, включая Пибо, думая лишь о развлечениях. Мгновения настоящей легкости, бездумности и свободы дыхания. Даже то, что произошло в конторе Йохана, находится под контролем, убрано в дальний угол, и сделать это в его отсутствие оказалось проще. Перечитывая послание миниатюриста, она думает: «Да, всякая женщина – хозяйка своей судьбы».

У Неллы ноет сердце, оттого что не может вспомнить, закрыла ли она злосчастное окно. Почти три недели назад она выпустила попугая полетать в холле и с тех пор его не видела. Сама виновата. Как можно так бездумно, так жестоко отнестись к своему любимцу? Или это Корнелия в хлопотах по хозяйству оставила окно открытым? Проще все списать на естественные причины, чем поверить в то, что кто-то преднамеренно распахнул окно и выпустил птицу.