Свет в глубине - Фрэнсис Хардинг

Селфин слегка приподняла густые брови и надула губы, делая вид, будто глубоко задумалась.

«– Я могла бы сказать матери, что вы соврали насчет своих исцеляющих способностей», – выдала она.

Щеки Харка запылали. Она блефует, наверняка блефует!

– Ты о чем?

Глаза Селфин блеснули.

«– Ты сказал ей, что вы вместе исцеляете людей. Но я видела тебя в той хижине! Ты что-то вынимал из-под пола!»

Харк машинально огляделся, нет ли поблизости человека, способного прочитать слова Селфин на языке жестов. Она широко улыбнулась, и он понял, что выдал себя, свой страх разоблачения. Значит, она шпионила за ним и видела, как он вынимал сферу. Он вспомнил стук осыпающихся камней за деревянной стеной хижины. Возможно, она подсматривала сквозь дырку от выпавшего сучка.

«– Никого вы не исцеляете, – заявила она торжествующе. – И это не вы посылаете в воздух импульсы. Утром я почувствовала вибрацию возле хижины, когда ты еще даже не явился. Эта круглая штука – боготовар, да? Именно она исцеляет. Что, по-твоему, сделает Ригг, если я ей расскажу?»

Харк сильно прикусил губу, он был вне себя от гнева и страха. Он так устал от людей, предъявляющих ему ультиматумы и заставляющих все время балансировать на краю пропасти.

– Думаю, убьет меня и моего друга, – отрезал он. – Потом начнет искать, пока не найдет реликт. А после этого запрет тебя в комнате вместе с ним, пока не «излечишься». Ты точно хочешь ей рассказать?

Селфин скорчила злую гримасу и задумчиво прикусила костяшку пальца. Похоже, он отстоял свою позицию, но ему от этого было не по себе. Девочка выглядела измученной, загнанной в угол, и Харк прекрасно знал, каково это.

– Все происходит против моей воли, – вздохнул он. – Я никогда не собирался никого исцелять насильно. Но мы с тобой… ничего не можем поделать, понимаешь? Может, все уладится. Может, сфера ничего с тобой не сотворит.

Единственным ответом Селфин был быстрый грациозный жест. Очень выразительный жест, обозначавший медузу, которая пульсирующими движениями поднимается наверх, а щупальца тянутся за ней. Конечно, на суше жест имел другое значение. «Бесхребетная тряпка».

– Я не бесхребетный! – рявкнул Харк, чувствуя, что вот-вот взорвется. – У меня есть позвоночник! Но позвоночники имеют обыкновение гнуться. Иначе просто сломаются. Ты не можешь вот так…

Он осекся. Селфин холодно и демонстративно отвела взгляд. Харк понял, что его просто заткнули. Если она не видит его жестов или движений губ, значит, не может «слышать». У него мгновенно отняли голос, драгоценный инструмент убеждения.

– Сделай все, чтобы эта штука находилась как можно дальше от меня, – сказала она вслух, спокойно, но твердо. – Я никому не позволю пытаться изменить меня или управлять моим разумом. Я не шучу. Найди выход, иначе ты и твой приятель горько пожалеете. Вы не Ригг должны опасаться. Меня.

Команда была ее семьей, семья была ее командой.

Селфин растила вся банда Ригг – этакий сварливый, защищающий ее кружок почетных дядюшек, тетушек, братьев и сестер. Любовь к ним была такой яростной и сильной, что Селфин иногда чувствовала, будто связь между ними тянется, как сполохи красного пламени, и ее можно увидеть.

К двенадцати годам Селфин стала маленькой королевой Ледиз-Крейва и возглавляла собственную шайку, состоявшую из ребятишек примерно ее возраста, которые собирались со всех уголков гавани. У всех были разные отцы, порой эти отцы так и оставались неизвестными. Но это никогда не имело значения. Они все были детьми Ригг, командой Ригг. Селфин была самой младшей, но зато одной их храбрейших. Пока однажды не спустилась на дно в гидрокостюме и не поднялась, захлебываясь морской водой, с кровоточащими глазами и ушами.

Через две недели ее глаза больше не наливались кровью, но она по-прежнему не могла почти ничего слышать. Только жужжание, похожее на гул. Оно никогда не смолкало, лишь иногда меняло высоту, как стрекот насекомых. «Пчелы», как называла этот шум Сейдж, задумчиво глядя на Селфин. Сейдж была поцелованной морем первой помощницей Ригг и всегда казалась Селфин немного пугающей.

Звук сводил с ума и все никак не смолкал. Кроме того, семья не сразу поняла, что у Селфин высокая температура. Уши болели все сильнее, а когда лихорадка прошла, даже слабый звук посторонних голосов исчез. Она ничего не слышала. Кроме «пчел». Через несколько месяцев стало ясно, что ничего не изменится. Селфин стала поцелованной морем. Ригг яростно этим гордилась. Как, впрочем, и все остальные. Поэтому Селфин не могла заставить себя рассказать о Венне кому-нибудь из банды матери.

Венна имела вес в маленькой шайке Селфин. Она не могла соперничать с Селфин, что обрела отвагу на улицах, но обладала качеством, которое было несвойственно Селфин, – хитростью. Венна боялась открыто грубить Селфин, ведь это у каждого вызвало бы недовольство: поцелованные морем пользовались всеобщим уважением. Вместо этого она проделывала сотни мелких пакостей, таких, какие трудно было бы доказать.

Должно быть, она понимала, что глухота непривычна Селфин и та еще учится читать по губам. Поэтому она как могла усложняла жизнь девочки. Почему-то именно Венна всегда предлагала банде забраться в место потемнее, где Селфин было бы трудно понимать разговоры. Иногда она отчаянно тараторила, так что Селфин не успевала следить за движением ее губ, или начинала что-то говорить, когда та отворачивалась. Селфин наклонялась, например, чтобы что-нибудь поднять, а выпрямившись, обнаруживала, что все смеются. Над ней? Или над чем-то другим?

Каждый раз, когда Селфин теряла нить беседы, Венна злорадно ждала, когда же девочка переспросит, о чем шла речь. Селфин терпеть не могла спрашивать. Это задевало ее гордость и заставляло чувствовать себя глупо. Но если Селфин не высказывала свое мнение, рано или поздно Венна бы спросила: «А ты как думаешь, Селфин?» И тогда ей приходилось гадать, о чем говорили остальные. Придумывать ответ, который не вызвал бы насмешек. В таких случаях Венна медленно кивала, с видом равнодушной вежливости, и бросала взгляд на кого-то из приятелей. Иной раз она с нарочитым недоумением смотрела на Селфин: «Не понимаю, о чем ты, Селфин?» Та чувствовала, как горят щеки, и понимала, что ляпнула глупость. Если даже Селфин спрашивала, о чем говорят остальные, Венна «заботливо» объясняла, широко раскрывая рот, так чтобы Селфин не сумела прочесть по губам. Или, того хуже, отвечала: «Не важно. Слишком долго объяснять».

Она умело отстраняла Селфин от общей беседы, пытаясь изолировать, оставить в полном одиночестве. Селфин постоянно чувствовала себя изгоем, идиоткой, которой требуется помощь, которую нужно развлекать. Остальным друзьям было явно не по себе при виде того, как обращаются с поцелованной морем. Однако баланс сил в группе смещался. Они всегда преклонялись перед Селфин, но все чаще видели ее косноязычной, сконфуженной, она представала в самом невыгодном положении.

Если бы Селфин рассказала кому-то из банды матери или поцелованных морем о том, что происходит, Венна дорого бы заплатила. Но Селфин была слишком гордой, чтобы ябедничать. К тому же она знала, что может побить Венну в честном бою, несмотря на разницу в габаритах. Но разве остальные не сочтут ее сумасшедшей, если она вобьет зубы в глотку девице, которая настолько крупнее ее?