Нефритовый Глаз - Дайан Вэйлян

Всякий раз, глядя на первый луч восходящего солнца, только что появившийся зеленый листок или распустившийся бутон, я думаю: «Ведь мама может никогда больше не увидеть этого! И завтра, в грядущем году, все повторится — и восход, и листья, и цветы, — жизнь обновится сама собой, будто забыв о прошлом. Мир продолжит свое существование, и я тоже буду жить, а она — нет!»

Мэй замолчала. Она уже не помнила, к чему вела разговор. Да это и не имело значения. Ей вдруг стало понятно, почему, куда бы ни направлялась, где бы ни находилась она, повсюду видит свою мать — то в парке на бульваре, то утром на рынке, отчего ей постоянно мерещится, будто, повернув за угол на узкой, извилистой пекинской улочке, она встречает ее полные одиночества глаза.

Где-то неожиданно завыла сирена, потом, удаляясь, постепенно стихла, словно канув в небытие.

— Ты по-настоящему любишь свою мать, правда? — спросил Япин. Голос Мэй звучал для него, как музыка ветра в степи, как песнь любви по дороге домой — чище и нежнее, чем в сновидениях.

— Кажется, да. Впрочем, не знаю. Возможно, правильно назвать любовью то, что я чувствую, но мне не хотелось бы употреблять это слово. Для меня это естественное состояние, так и должно быть. У меня просто нет выбора. Мать для меня как свет маяка: даже если я далеко от нее, все равно нахожу в темноте спасительный лучик и возвращаюсь в родную гавань.

— А что будете тобой, если лучик погаснет?

— Ты хочешь сказать, если мама умрет? Не знаю. Я научилась выживать в тяжелые времена — во всяком случае, хочу верить, что научилась. Мне уже не раз приходилось переносить удары судьбы — когда ты женился и когда меня вынудили уйти из министерства, — но я справилась. Правда, этот случай не похож на предыдущие.

Мэй заметила, как меж бровей Япина залегла озадаченная морщинка.

— Полагаю, мне следует объяснить, почему я оставила прежнюю работу?

— Я хотел бы понять, — кивнул он.

— Моя должность в министерстве общественной безопасности называлась «персональный помощник начальника отдела по связям с общественностью». Работа интересная, престижная и, надо прямо сказать, непыльная. В мои обязанности входило передавать приказы и запросы в местные отделения и наблюдать за проведением громких дел и показательных расследований. Ну, еще участвовала в приеме иностранных делегаций и сидела вместе с начальником на министерских и даже правительственных совещаниях.

Начальник мой особыми талантами не блистал, но работать с ним было неплохо. Мы даже подружились; я бывала в гостях у него дома, поскольку жила по соседству, хорошо знала всю его семью. Он достиг такого возраста, когда перед бюрократом вроде него встает выбор: либо пробиваться вверх по чиновничьей лестнице и попасть в разряд «молодых» высших начальников, либо, если это ему не удастся, числиться в засидевшихся стариках, а значит, в скором времени уступить свое место очередной смене.

Я докучаю тебе этими скучными подробностями, потому что без них не понять, как все произошло. Так вот, повторюсь, что в качестве персонального помощника я часто сопровождала своего начальника на разные совещания, в том числе на правительственном уровне. Естественно, мне довелось познакомиться со многими важными людьми, даже с министрами.

Короче говоря, мой начальник как-то вызвал меня в свой кабинет и предложил стать любовницей одного министра, который, по его выражению, увлекся мною. Да-да, сейчас это в порядке вещей, особенно если мужчина обладает деньгами или властью. Не хочу называть имя, ты все равно его не знаешь — здесь многое поменялось за годы твоего отсутствия. В общем, не важно. Я отказалась. Начальник сначала уговаривал, потом стал угрожать, мол, я пожалею, а в итоге все равно соглашусь. Как ты, наверно, понял, тот министр обещал посодействовать продвижению моего начальника в высшее руководство нашего ведомства, а в качестве вознаграждения за услугу потребовал меня. Я лишилась своей должности, стала работать «в поле» и подвергаться постоянным притеснениям и придиркам. Грязные слухи поползли обо мне по всему министерству. Ты даже представить себе не можешь, чего только не сочиняли на мой счет! Меня до сих пор тошнит при воспоминании о том времени. Я растеряла друзей, люди шарахались от меня, как от прокаженной.

Как мутное половодье заливает звериные норки на лугу, так и моя жизнь, все ее пространство и каждый уголок оказались заполнены чужим недобрым вниманием и пересудами, от которых не прикрыться и не спрятаться. И тогда я ушла. Конечно, поток лжи в мой адрес не прекратился, даже вылился за пределы министерства, но докатиться до меня больше не мог. Я вычеркнула этих людей из своей жизни. Вычеркнула себя из жизни этих людей. Кажется, у меня это здорово получилось, и я очень довольна. Думаю, меня можно считать крепким орешком, и свою прочную скорлупку я нарастила еще в пятилетием возрасте!

Но испытание, выпавшее на мою долю вместе с болезнью мамы, гораздо серьезнее. Куда бежать? Где спрятаться от смерти самого близкого человека?

— Наверное, некуда и негде, — сказал Япин, придвигаясь ближе к Мэй. Она ощутила тепло его тела, увидела бугорки мускулов под рубашкой. И вдруг захотела почувствовать его прикосновение, хотя знала, что, если это произойдет, она растает, как снег под весенним солнцем.

— Иногда невозможно защититься от боли. — Его слова падали, как жемчужины с разорвавшейся нити. — А если убегать от нее, болеть будет дольше. Не думай, что я тебя поучаю, мне, конечно же, не ощутить той муки, которую ты сейчас испытываешь. Просто я хочу сказать, что иногда не стоит прятаться от боли, ее надо перетерпеть, и постепенно рана затянется. Только так и можно выжить в этом мире.

— Наверное, ты прав, — тихо произнесла Мэй. — Только мне не хочется думать о выживании, не теперь, во всяком случае. Я знаю, что сама себе противоречу, но в последнее время меня одолели мысли о смерти и «навсегда». И чем больше думаю об этом, тем сильнее чувствую, что не смогу жить без мамы. Как это ни грустно, но она для меня единственный источник тепла и любви на всем белом свете. Мне слишком холодно в этом мире. Без мамы я просто замерзну.

Воцарилось молчание. Нагретый солнцем воздух над стадионом колыхался под беззвучную музыку, вздымаясь и опускаясь волнами в полной гармонии с торжественной мелодией.

Мэй открыла Япину самое сокровенное, о чем не заговорила бы ни с кем другим, сама не понимая, что толкнуло ее на это.

— Прости, я чересчур разболталась. Тебе надо торопиться, а то опоздаешь на самолет, — добавила она, возвращаясь к действительности.

— Нет, это ты меня прости! Жаль, что не могу остаться и еще о многом поговорить с тобой. За прошедшие годы у меня накопилось столько всего, о чем я хотел бы тебе сказать, ты даже не представляешь! Кажется, целой жизни на хватит, чтобы выговориться… Мне очень жаль, что с твоей мамой случилась беда.

Они встали со скамьи и побрели к машине. Солнце теплыми лучами ласкало им спины. Грустное молчание длилось и длилось, пока все время не вышло.

— Возможно, я приеду в Пекин на постоянную работу, — сказал Япин. — Моя фирма планирует открыть здесь свой офис.