Словацкие повести и рассказы - Альфонз Беднар

трудом вытаскивает их. И все-таки поднимается выше и выше.

Поначалу стало жарко, но потом, когда одолела усталость, он продрог. Чем выше взбирался он по склону, тем сильнее дул ветер, тем тяжелей было пробираться в сугробах. Янко плотнее запахивал ворот худого пальтеца, изо всех сил натягивал шапку, да что толку?

Руки совсем окоченели. Ох, до чего же щиплет и обжигает мороз. Ноги деревенеют, пар от дыхания стынет на губах.

А он не прошел еще и половины пути. Как быть? Вернуться? Нет, нет! Он должен выдержать! Должен дойти! Предупредить партизан об опасности. Помочь им!

Тьма все гуще и гуще. Лишь снег белеет, да вокруг громоздятся высокие, необозримые сугробы.

Янко бредет к своей цели. Его подгоняет упрямое желание помочь партизанам. Он собирает последние силенки, с трудом вытаскивает ноги и снова проваливается в первозданную снежную целину. И вдруг — беда! Валенок соскакивает и остается в сугробе! Янко стоит на одной ноге и окоченевшими руками старается вытащить увязший валенок, но, не удержавшись, падает в снег.

Ему страшно! Он пропадет, замерзнет, умрет здесь, и снег заметет его, как замел уже его следы!

Нет! Нельзя, он не может сдаться!

Мальчик барахтается, с усилием пытаясь подняться, собирает все силы и волю и снова карабкается вверх.

Силы оставляют его, дыхание перехватывает, в глазах темнеет.

Но цель близка.

Что это впереди? На белом снегу чернеет пятно — убитая морозом ворона.

Янко охватывает страх.

Нет, он не имеет права замерзнуть, погибнуть, остаться здесь, на снегу, надо идти дальше!

Шаг, еще шаг…

Наконец, дрожа от непреодолимой усталости, он выбирается из оврага. Хоть на минутку присесть! Нет, нельзя: заметет снегом.

Идти, идти! Из последних сил!

Впереди мерцает огонек! Да это же Медведево, та самая деревня, где сейчас укрываются партизаны! Добрые, дорогие люди.

Скорее!

Еще немножко, еще несколько шагов, еще один шаг…

Все, конец. Янко совсем обессилел, ноги подкосились, и он свалился лицом в снег.

Но Янко не погиб.

Часовые, что стояли за околицей, внимательно наблюдали за происходящим вокруг. Они заметили, как по белому снегу передвигалось темное пятно, все медленнее и медленнее, пока совсем не замерло. Один из часовых побежал туда. Он подхватил мальчика на руки и отнес в ближайшую избу, где ночевали партизаны.

Мальчика уложили в постель и стали растирать. Вскоре Янко открыл глаза — с его губ сорвалось одно лишь слово: «Немцы»…

— Так ведь это же Янко Гертли из Крама! — воскликнул один из мужчин. — Он шел предупредить нас, что нагрянули немцы и чтоб мы уходили…

Партизаны все поняли и доложили командиру. Командир объявил тревогу, и отряд стал готовиться к бою.

А Янко Гертли крепко уснул. Ему снилось, что он партизан и храбро дерется с врагами своей родины. Он спал, видел сны и не знал, что он и есть настоящий партизан.

Самый юный словацкий партизан и к тому же герой. Позже его наградили орденом Словацкого национального восстания. Он заслужил его.

Восьмилетний Янко Гертли совершил героический поступок: он рисковал жизнью, чтобы спасти жизнь других, и заслужил благодарность, восхищение и уважение людей!

Перевод В. Петровой.

МИЛОШ КРНО

ОДИНОЧЕСТВО

Еще дрожала на прогалине одинокая осина, заблудившаяся среди елей, дрожала сильнее, чем на ветру. Солнце опускалось за горы, и последние лучи его трепетали в бледно-зеленой, чуть ржавой листве. Долину будоражили последние выстрелы, которые, словно отдаленные раскаты бури, замирали где-то на крутых склонах.

Лесная трава еще была примята, еще над малинником стоял едкий пороховой запах. Но лишь подсохла кровь на папоротнике, проснулась на прогалине жизнь. Серый дрозд порхнул на малинник и засвистал, плакун-трава поднялась с земли, распрямилась, выровнялась, словно свеча, и лиловое пламя ее цветов вспыхнуло. Не поддалась она кованому сапогу.

В кустах малины неподвижно лежали двое. Дрозд долго смотрел на них любопытными бусинами глаз, потом встрепенулся и засвистал, но вдруг голос его пресекся и крылья пугливо затрепетали. Один из лежащих шевельнулся и с трудом оперся на локоть. Лицо его исказилось от боли. Стиснув зубы, он разглядывал свои ноги.

Сквозь материю на брюках проступала кровь. Судорожно распрямив пальцы, он пристально разглядывал их. Да, это его руки — пальцы, ладони — все цело.

На лоб его набежали морщины, и правая рука потянулась к винтовке. Он оперся на нее и окинул взглядом прогалину, усыпанную цветами.

Да, здесь прошел кованый сапог, но плакун-трава поднялась. Смерть налетела, как смерч, а он все-таки жив. Плакун-трава и он. Потерял сознание, потерял много крови, но сердце бьется.

— Палё, Палё, — простонал он, увидав лежащее рядом тело. Он подполз к Палё, схватил за плечи и стал трясти. Потом положил руку на его лоб и с отчаяньем прохрипел:

— Умер!

Собственный голос испугал его. Вместе с Палё ходили они в школу. Были влюблены в одну девушку. Вместе ушли к партизанам. А теперь его товарищ мертв.

Ему стало холодно.

Умер… Палё умер! А где остальные? На прогалине никого не было. Даже дрозд улетел.

Внизу, в долине, слышались выстрелы.

Это немцы возвращаются, стреляют для храбрости, подумал он и, не оставляя винтовки, пополз по мягкому мху. Под коленями похрустывал сухой черничник. На ноги не встать — очевидно, перебиты мышцы.

Он долго полз вверх по косогору, а когда солнце зашло, обессилев, свалился на бок и мгновенно уснул.

Когда он проснулся, сентябрьское солнце стояло высоко в небе. Раны жгло меньше, но от тупой боли ноги совсем одеревенели. Наверное, он спал как убитый и ни разу не шевельнулся во сне — за это время паук свил паутину меж двумя еловыми ветвями и протянул прозрачную нить к лопуху рядом с прикладом его винтовки.

Раненый партизан протер глаза, повернулся на спину и мутным взглядом посмотрел на паука-крестовика. Тот обвивал паутиной трепещущую мушку. Партизан с жалостью следил за обессилевшей жертвой.

Товарищи далеко и, конечно, считают его погибшим, а он жив! Ведь могли бы предположить, что он не погиб.

Он пошевельнулся и вскрикнул от боли. «Пусть думают, что погиб, — прошептал он, — не сегодня, так завтра! Как эта муха!.. Нет, — он снова взглянул на паутину, — я должен ее спасти».

Он, застонав, сел и дулом винтовки разорвал паутину, раздавил кулаком крестовика и дрожащими руками высвободил мушку из тенет. Мушка засветилась в солнечных лучах, как зеленоватая жемчужинка, но оставалась неподвижной. Он взял ее, подышал, чтобы оживить, и лицо его совсем потускнело. Поздно! Вот так и его найдут, придут, чтобы спасти. Но… но будет поздно.

Он отбросил винтовку,