Тени Солнца - Уилбур Смит

— Раффи, ты уже отрядил часовых на сегодня? — прорычал Брюс.

— Еще нет. Я тут…

— Займись немедленно.

Раффи задумчиво посмотрел на Брюса. Несмотря на свой гнев, Керри пожалел, что выплеснул свое раздражение на такую энергичную громадину.

— Где Хендри, черт подери? — рявкнул он.

Раффи молча указал на людей, столпившихся у одного из грузовиков в конце колонны, и Брюс пошел к ним.

Из-за внезапно нахлынувшего нетерпения он набросился сразу на всех. Кричал, десятками раздавая поручения. Прошелся вдоль колонны, проверяя, все ли выполняется в точности, правильно ли расставлены пулеметы и прожекторы, защищен ли от глаз балуба единственный костерок для приготовления пищи. Остановился посмотреть, как заправляют и отлаживают грузовики. Солдаты избегали смотреть ему в глаза и работали с двойным усердием. В лагере не слышно было ни разговоров, ни смеха.

Хотя искушение было велико, Брюс все же отказался от ночного перехода: солдаты, не спавшие со вчерашнего утра, выложились до предела. К тому же нельзя упускать из виду возможные опасности.

— Выдвинемся завтра на рассвете, — сказал Брюс Раффи.

— Хорошо, босс, — кивнул Раффи и успокаивающе добавил: — Вы устали. Поешьте и идите спать.

Брюс пробуравил его взглядом и с трудом удержался от язвительного замечания. Он вышел из лагеря и направился в лес. Присев на поваленное дерево, он зажег сигарету. Стемнело, и сквозь тучи на небе пробивались всего несколько звезд. Из лагеря доносились шорохи, но огня заметно не было — как Керри и приказал. Не находя для себя выхода, гнев, вместо того чтобы затухать, метался внутри, пока наконец не обрушился на самого Брюса.

Керри хорошо знал это угнетенное состояние духа, которое вдруг овладело им, хотя уже долгое время — года два — ему не приходилось его испытывать. С тех пор, как его семейная жизнь распалась и он потерял детей. С тех пор, как он задушил все свои чувства и приучился не участвовать в окружающей его жизни. Теперь преграда исчезла, больше не существует тихой бухты, защищающей от штормовых ветров, — придется выходить в открытое море, свернув парус и подняв якорь.

Жар гнева прошел. На смену ему пришло холодное чувство отчаяния. Ледяные волны накатывались и заливали с ног до головы, играя с ним — маленьким и беззащитным. Брюс стал думать о детях, и одиночество завыло вокруг него, словно зимняя вьюга. Он закрыл глаза и прижал к ним пальцы. Перед мысленным взором предстали лица детей.

Кристин с пухлыми розовыми ножками, выглядывающими из-под оборок юбки, и с личиком задумчивого ангела под мягкими и короткими, как у мальчика-пажа, волосами. «Я люблю тебя больше всех», — говорит она, обхватив его лицо липкими от мороженого ладошками.

Саймон — маленькая копия отца, вплоть до носа. На коленках ссадины, лицо чумазое. От него не дождешься никаких нежностей, но зато в нем зарождается товарищеское чувство, что редкость для ребенка шести лет. Они разговаривали обо всем, начиная от религии — «Почему Иисус не брился?» — и заканчивая политикой — «Папа, а когда ты будешь премьер-министром?»

Одиночество сжимало грудь, как удав. Брюс затушил сигарету о подошву и попытался найти спасение в ненависти к женщине, которая когда-то была его женой и которая отняла у него детей.

Но ненависть тоже оказалась холодной, словно остывший вонючий пепел. Он знал, что винить только жену нельзя. Это был и его провал. Возможно, если бы он сдержался, если бы не сказал тех горьких слов… Возможно… Но сказанного не вернуть. «Все кончено, я один. Хуже одиночества ничего нет. Это разоренная высохшая земля».

В темноте кто-то шевельнулся почти рядом с ним. Чуть слышно зашуршала трава. Брюс замер. Правая рука сжала винтовку. Он медленно поднял ее и напряженно вгляделся в темноту, скорее чувствуя, чем видя.

Снова шорох, уже ближе. Хрустнула ветка. Брюс нацелил винтовку на звук, указательным пальцем готовый спустить курок, а большим пальцем придерживая предохранитель. Глупец. Как будто специально напрашивался на неприятности. И вот пожалуйста — балуба. В тусклом свете звезд Керри разглядел осторожно передвигающийся силуэт. Интересно, сколько их. Если подстрелить этого, там может оказаться еще дюжина. Что ж, придется рискнуть. Выстрелить и помчаться. Фигура остановилась, прислушиваясь. Брюс видел очертания головы — без каски, не свой. Он поднял винтовку и прицелился. Слишком темно, но на таком расстоянии он не промажет. Брюс сделал глубокий вдох, приготовившись выстрелить и побежать.

— Брюс? — Тихий испуганный шепот Шермэйн.

Он вскинул дуло вверх. Господи… Чуть ее не убил.

— Да, я здесь, — хрипло ответил он.

— А, вот ты где.

— Ты почему ушла из лагеря? — накинулся он на нее, отойдя от шока.

— Прости, Брюс. Я решила посмотреть, все ли у тебя хорошо. Тебя так долго не было.

— Ладно, иди обратно и больше так не делай.

Наступила тишина, а потом Шермэйн, не в силах скрыть обиду, тихо сказала:

— Я принесла тебе поесть. Ты, наверное, голоден. Прости, если что не так.

Она подошла к нему, поставила что-то перед ним на землю и ушла.

— Шермэйн!

Он хотел, чтобы она вернулась, но ответом ему было шуршание травы, а потом тишина. Брюс снова остался один.

Он поднял тарелку с едой.

«Дурак. Тупица. Грубиян. Ты ее потеряешь, и ты это заслужил. Ничему ты не научился, да, Керри? И еще не знаешь, что за эгоизм следует наказание?»

Он посмотрел на тарелку. Тушенка, нарезанный лук, хлеб, сыр.

«Да, теперь знаю, — сказал он себе решительно. — Между мной и этой девочкой будет все гладко. Больше такого не повторится. Я избавлюсь от дурного нрава и жалости к себе».

Он съел все с жадностью, внезапно осознав, что очень голоден. Затем встал и пошел к лагерю.

Его окликнул часовой, и он с готовностью ответил. В темноте солдаты обычно быстро спускают курок. Такая обходительность была необычна.

— Нехорошо ходить одному в лес в темноте, — пожурил его часовой.

— Почему? — спросил Брюс. От плохого настроения не осталось и следа.

— Нехорошо, — уклончиво ответил солдат.

— Привидения? — попытался поддразнить его Брюс.

— Тетка мужа моей сестры однажды исчезла, отойдя от хижины на бросок копья. Ни следов, ни криков. Ничего. Я там был. Сомневаться не стоит, — сказал он с достоинством.

— Может быть, лев? — не отставал Брюс.

— Если вы так говорите, значит, так оно и есть. А я знаю то, что знаю. Нехорошо пренебрегать обычаями страны.

Внезапно проникнувшись такой заботой, Брюс положил ему руку на плечо и дружески сжал.

— Я не подумал. Больше не буду так делать.

Он вошел в лагерь. Часовой подтвердил то, о чем Керри смутно догадывался, но не проявлял интереса. Солдаты его любили. Он никогда не обращал внимания на тысячи мелких проявлений этого чувства, а сейчас получил такое удовольствие, которое вознаградило его за только что испытанное ощущение одиночества.