Альбигойцы. Начало истории и учение - Николай Осокин

Действительно, еретики с первых же слов показали свою решительность. Католики хотели вести дело в форме допроса, противная партия гордо отвергла это и потребовала равноправного состязания. Католическое духовенство не смело сопротивляться и, уступая общему желанию присутствовавших, согласилось даже назначить посредников с той и другой стороны. Наконец, условившись о правилах диспута, председатель объявил собор открытым.

Тогда поднялся епископ Жоселин, один из католических ораторов, и спросил еретиков, принимают ли они Библию; ему отвечали, что принимают только Новый Завет, а Ветхий отвергают. «В чем же состоит ваше верование?» – спросили их. Они не хотели отвечать. Потом были предложены вопросы о крещении детей, о таинстве причастия. Альбигойцы заявили, что последнее может быть совершаемо одинаково как духовным лицом, так и мирянином; подробнее они не пожелали распространяться. Так же сдержанны они были в вопросе о браке. Наконец, они доказывали, что больной может исповедоваться даже у мирянина. На вопрос же, достаточно ли только одного раскаяния или необходимы добрые дела в смысле искупления, они отвечали текстом из Послания апостола Иакова: «Признавайтесь друг перед другом в проступках и молитесь друг за друга, чтоб исцелиться: много может усиленная молитва праведного» (Послание Иакова, V, 16), прибавляя, что, точно следуя наставлению, они не могут считать себя выше апостола, как делают некоторые епископы католические. Дождавшись, таким образом, удобного предлога, они излили всю свою ненависть к духовенству. Пророки их поднялись со своих мест и начали громовые речи против господствующей церкви. Епископы и священники, говорили они, вовсе не имеют тех качеств, которые некогда завещал им апостол Павел: это жадные волки, соблазнители, тщеславные люди, они ищут только богатств и почестей, им нужны только поклоны на улицах да первые места на пиршествах вельмож, вся их забота в золотых кольцах с камнями да в пышных нарядах, во всем они идут наперекор заветам Христа, и народ потому не должен им повиноваться.

Это обвинение впервые было высказано во всеуслышание. Напрасно епископы пытались защищаться. Страстная речь произвела свое действие. Архиепископ Нарбоннский, епископ Нимский и аббаты пустили в ход всю риторику, все богословские знания, чтобы оправдать свое сословие от возводимых на него обвинений. Но противники непреклонно стояли на своем, усиливали обвинение и объявили, что диспут может производиться на основании книг Нового Завета.

Когда спор соскользнул из системы манихейской и перешел в область моральной жизни духовенства, то катары должны были значительно выиграть в глазах присутствовавших.

Когда возражения стали достаточно убедительны, то тот же Жоселин, открывший заседание, поспешил составить протокол, в котором противники были прямо названы еретиками за высказанные ими убеждения. Католическая церковь и ее посредники одобрили проект обвинения. Так называемые добрые люди были названы последователями ересиархов Селлерье, Оливье и их учениками. Тогда еретики стали кричать: «Не мы, а ваш епископ Альбийский, наш враг, от которого идет это решение, еретик; это волк и лицемер, так же как и другие епископы и священники. Мы отказываемся признавать то, что здесь написано, все это только предлог, чтобы обвинить нас. Мы не против на основании Нового Завета сейчас же подтвердить все сказанное и доказать, что враги наши вовсе не добрые пастыри, а злые наемники».

В свою очередь епископ Жоселин пришел в азарт и обещал торжественно подтвердить свои обвинения перед папою, при дворах тулузском и французском. Тогда Оливье, следуя обычаю и изворотливости альбигойского учения, обращаясь к своим последователям и к народу вообще, стал читать свое исповедание:

– Послушайте, добрые люди, – начал было он, – наше исповедание, которое мы высказываем из любви к вам…

– Вот и правда наша, – перебили его голоса между католиками. – У них нет Бога. Они говорят не по благости и любви Божьей, а лишь по любви к народу.

– Нет, неправда, мы верим в истинного Бога, в его сына Иисуса Христа, в сошествие Святого Духа на апостолов, в воскресение, в необходимость крещения, в возможность спасения и для мужчины и для женщины, даже для состоящих в супружестве.

Когда католики, пользуясь случаем, предложили Оливье подтвердить клятвой то, что он сейчас сказал, то ересиарх отказался, ссылаясь на запрет божбы самим Спасителем. Надо заметить, что высказанное признание не было несправедливо, оно было лишь замечательно уклончиво; это не могло не знать и католическое духовенство. Действительно, еретики, собравшиеся в Ломбере, верили в Бога истинного, но они также признавали и Бога зла; они верили в воскресение, но не тела; у них было и крещение, но не по обряду католической церкви. Они не отрицали, что живущие в браке могут быть спасены, но при этом они требовали, чтобы ищущие спасения принесли покаяние и перешли в секту, хотя бы в последний предсмертный час.

В конце заседания католикам удалось настоять на своем. Было постановлено, что убеждения, высказанные катарами, не что иное, как ересь, что засвидетельствовали все духовные лица и некоторые из светских баронов, хотя это нимало не повредило авторитету и успехам еретиков[154].

Так кончился Ломберский собор, знаменитый публичным заявлением ереси, решившейся выступить на торжественное состязание с представителями господствующей церкви, в первый раз на глазах всего Запада. По некоторым авторам, альбигойцы получили самое имя свое вследствие того, что манифестация была сделана в Ломбере, то есть в пределах Альби.

Произнесенное на этом соборе решение вызвало новую манифестацию. Катары явно заявили свое полное отторжение от Римской церкви, свою собственную организацию, свою связь с иною властью, с иным источником. Богомильский патриарх Никита прибыл в Альбижуа из далекой Болгарии. Он долго пробыл в Италии, где было много последователей секты Конкореццо. Неподалеку от Тулузы, в мае 1167 года, в Сен-Феликс-де-Караман, происходил торжественный съезд духовенства альбигойской церкви со всех провинций, на котором Никита председательствовал. Тот же Селлерье представлял собственно альбигойский дистрикт. Тут были и епископ Ломбардии Марк, и французский дуалистический сектант в Италии Роберт Спероне. Оттуда, где не было епископов, были просто местные консистории духовенства, как например, из округов Тулузы, Арена и Каркассона. Тулуза тогда же получила отдельного епископа: Никита посвятил ей наложением рук Бернара Раймонда. В Арен был таким же образом посвящен Раймонд де Казалис, в Каркассон – Жеральд Мерсье. Между всеми церквями богомильскими, жившими отдельно, был заключен союз. То были церкви: греческая, македонская, болгарская, далматская, ломбардская, французская. Здесь были решены также частные вопросы о разделе церквей Тулузы и Каркассона. Раздельная линия шла из Сен-Понса на Кабаред, Отпуль, Сейсак, Верден, Монреаль и Фанжо. Под этим кадастровым актом подписались известнейшие из катаров; он был написан в двух копиях и положен на хранение в городской архив[155].