Заступник и палач - Денис Юрин

Палион проснулся ранним утром; проснулся свежим, бодрым и изнасилованным. На измятой простыне и вывернутом наизнанку одеяле отчетливо виднелись следы ночного буйства. Буянил, конечно, не он, но в непристойном действе все же принимал кое-какое участие, поэтому и чувствовал себя оскорбленным и униженным. Однако последствия навязанной вакханалии были не столь уж плачевными. Несмотря на явное недовольство пассивной ролью, Лачек чувствовал физическое и духовное облегчение. Городок стал казаться другим: немного приветливей и не таким уж серым. Кроме того, налицо было и улучшение физического состояния: помятые в бою ребра уже не болели, а сломанная кисть перестала пухнуть и натягивать лопающиеся тряпки лангета. Кто-то без спросу воспользовался его беспомощностью, но оставил довольно ценный подарок взамен: выгодный симбиоз, в особенности если учесть его плачевное положение. Для несчастного одиночки, оказавшегося в чужом мире, любой недуг, любое, даже легкое недомогание было равносильно смерти. Пока еще за головой отставного карвелесского наемника не охотились, но Палион чувствовал, что такие времена скоро настанут. Во многом этому посодействует его компаньон, скрытный, как истинный чернокнижник, и непредсказуемый, как дворянка на выданье.

Мягко и плавно соскользнув с кровати на пол, Лачек с минуту постоял голышом, оглядывая зарубцевавшиеся порезы и дозревшие до темно-коричневого цвета синяки. Результат ревизии явно устроил разведчика. «Еще парочка таких ночек, и можно избавиться от лангета, – с радостным удивлением констатировал Палион, немного изменив свое отношение к неизвестной насильнице или насильнику. – Но ждать некогда нужно быстрее изучить Дукабес и, если колдун прав, попытаться самостоятельно обнаружить осведомителей Кергарна. Знаю я этих… членов тайных сект. – Разведчик едва удержался от грубого выражения в адрес сатанистов, апокалипсистов и прочих фанатичных сектантов, с которыми ему ранее довольно часто приходилось иметь дело. – Не так уж и трудно найти в небольшом городишке эту шушеру, у каждого из них „особая миссия“ прямо на лбу напечатана».

По меркам Лиотона Дукабес был довольно крупным городом, но за его крепостной стеной обитало не более четырех – пяти тысяч голодранцев, около тысячи солдат гарнизона и двести-триста лиц благородного происхождения. Разведчик же привык иметь дело с гораздо более крупными цифрами, искать нужных ему людей в огромных конгломератах от четырех миллионов до пяти миллиардов жителей. Палион был уверен, что не прошляется по городу даром, что рано или поздно найдет подозрительную личность, прячущую провороватую физиономию в тени. Сомнения мучили разведчика совершенно по иному поводу: «А что, собственно, с мерзавцем делать: выслеживать или пытать, связав по рукам и ногам и интенсивно макая башкой в навоз?»

Когда выбор труден, а обстановка еще не ясна, или, как любил говаривать его генерал, нетранспарентна, нужно действовать. Палион застегнул ремень на еще влажных и липких после купания в водоеме штанах и, накинув на плечи изрядно порванную в бою куртку, переступил порог своей комнатушки, чуть менее аскетичной, чем келья монаха из удаленного, горного монастыря.

Утром в узком и заставленном старьем коридоре не стало светлее, чем ночью, но вот в нос кроме запаха гниющего тряпья ударил еще один, весьма соблазнительный запах: хозяйка жарила мясо. «Если она меня угостит, пусть хоть каждую ночь вальсирует и засовывает себе под юбку павлиньи перья», – выдал разрешение Лачек, вдруг ощутивший просто звериный голод. Палион и не заметил, как ноги отклонились от намеченного маршрута и вместо входной двери понесли его на заполненную манящими ароматами кухню.

Видимо, не ожидая в ранний час гостей, тучная, но еще не совсем растерявшая остатки привлекательности Терена ловко управлялась с огромными сковородками возле пылавшего очага. «Наверняка ее почивший муженек был любителем хорошо перекусить, – решил Палион, мельком взглянув на тарелку с готовым мясом и те запасы, которые еще подлежали жарке. – Если бы почтенный купчина не утонул в помоях, то непременно бы лопнул от обжорства».

Кроме алчных дум о еде, в голову Палиона прокрались и подлые, похотливые мыслишки. Сорочка на покрывшейся потом хозяюшке была почти прозрачной и прилипла к спине, открывая вид на то, что было не таким уж и уродливым, как во сне. Распущенные черные волосы и чуть приподнятый подол юбки просто взывали к действию, но Палион взял себя в руки и не поддался соблазну, не совершил того, за что потом пришлось бы краснеть. Мысль, что ночью его посетила Терена, не укладывалась в голове, раненый солдат элементарно не выдержал бы веса полного тела.

Специально шумно ступая на скрипучие половицы, Лачек приблизился к накрытому снедью столу. Увлекшаяся приготовлением мяса, хозяйка не слышала шагов и повернула голову, лишь когда Палион подошел совсем вплотную. Ни испуганного вскрика, ни страха от внезапного появления постояльца, розовощекая мордашка растянулась в добродушной улыбке, глазам Палиона предстали два ряда белоснежных зубов и полные губы, перепачканные в жире.

– Мясца захотелось, господин солдат? – прощебетала хозяюшка, ничуть не смущаясь, что сорочка прилипла к мокрому телу не только сзади. – Что-то вы больно рано поднялись, еще петухи в третий раз не пели.

Палион не стал переубеждать гостеприимную хозяюшку, что петухи не поют, а кукарекают, и, широко открыв рот, великодушно позволил запихнуть в него небольшой еще шипящий кусок свинины. Угостив постояльца мяском, Терена увлеклась жонглированием сковородками, что, однако, не помешало ей продолжить непринужденную беседу.

– Непоседы вы, мужчины, просто жуть. Вы вон чуть свет уж на ногах, ваш товарищ в ночь из дома ушел… Мой муженек тоже бывало частенько по кабакам шлялся. Нет бы дома посидеть, меня приголубить, а он все по девкам да бельма заливал, дрянной человечек был, если честно признаться…

Такого поворота в беседе Палион никак не ожидал. Люди в средневековье были чрезвычайно суеверными: «…о покойниках или хорошее, или ничего», но здесь, на Шатуре, негласное правило житейского этикета явно не действовало. Отправляя на сковородки один за другим все новые и новые куски свинины, Терена увлеченно вещала о похождениях своего любвеобильного муженька, частенько приводившего распутных девок прямо домой. Хоть вдовушка и осуждала поведение своего супруга, но сама не стеснялась демонстрировать чужому мужчине достоинства крупных телес, трясущиеся при взмахах руками и упорно вылезающие из-под узких полосок ткани тесемок сорочки.

– Пойду я. – Лачек перебил на полуслове рассказ о том, как ее муж вместе с гостившим в городе фивельским купцом за одну ночь осчастливили сразу две дюжины гулящих девиц и парочку случайно затесавшихся в их компанию писарчуков из городской управы. – Если Be… то есть мой товарищ придет, скажи, что к вечеру буду.

– Да куда ж? Хоть перекусили б в дорожку, господин солдат, – обиженно проворковала толстушка, подсовывая под нос постояльца тарелку с мясом и зеленью. – А насчет Вебалса не беспокойтесь, знаю я его, шалопая, раньше следующего утра не заявится. Такой же, как мой покойный муженек, потаскун, пока все кабаки не облазит; домой не вернется.