Черная карта судьбы - Елена Арсеньева

– Сам знаешь, Иван Кузьмич, ведь не всякий скелет в дело идет, – бубнил Всеславский, еле ворочая языком. – Я обычно молодые выбираю, а старых на кладбище отправляю. У молодых кость крепче. Да и невесть какие чудеса бывают. Помнишь, может, того покойника, который орал под ножом?

– Как забыть? – содрогнулся Тополев. – Раньше что ни ночь являлся. Теперь пореже снится, однако нет-нет да и подскочу, как увижу его рожу да крик его услышу!

– Ну, сунули его в чан, как положено, потом гляжу – все сгнило! Одна левая рука только и плавает, и то не вся, а только кисть. Да крепкая такая! Само собой, ошметки все, что не растворились в хлоре, сожгли, а руку отдали в мединститут: у них как раз пособий верхних конечностей нехватка была. Однако, Иван Кузьмич, хочешь верь, хочешь не верь, а я с тех пор по этим улицам, на которые мед выходит, по Карла Маркса, по Пушкина и этой, как ее, которая с другой стороны меда проходит… ах да, Гоголя… короче, по ним я больше не ходок! С тех пор, как, мимо идучи вечерком, глянул на окошки невзначай, а по ним эта рука костлявая ползает! Сморгнул – нет ничего. Ну, думаю, допился ты, Василий, до окончательности, уже и косточки кровавые в глазах! Потом опять шел – теперь среди бела дня, покосился – опять ручища эта мне машет! А иной раз кажется, что в дверь мою скребется. Должно быть, скоро помру!

Люсьена почувствовала всем телом, как мучительно выдирается Тополев из этих жутких воспоминаний, однако ушел он от них недалеко: перед Люсьеной появился могильный свежий холм с пирамидкой, увенчанной звездочкой, с фотографией Всеславского: помоложе, не изуродованного пьянством и такого красивого, что у Люсьены задрожало сердце… Вернее сказать, учащенно забился тот орган, который разгонял кровь по ее телу, ибо сердца не в смысле физиологическом, а духовном у нее, само собой разумеется, не было, чем она немало гордилась. Какие-то люди толпились у могилы, был среди них и Иван Кузьмич Тополев – окончательно сникший и очень постаревший, с трясущимися руками, с тоскливым выражением лица, но тоска эта, как безошибочно угадала Люсьена, была вызвана не только смертью старинного приятеля, сколько тем, что похоронная церемония затянулась, до поминок было еще ждать и ждать.

Тут она увидела и Тополева-младшего, который стоял рядом с высоким черноволосым парнем. Тот повернулся – и Люсьене показалось, что фотография на памятнике ожила! Но нет – это был другой человек, как две капли воды похожий на Василия Всеславского, однако моложе, красивее, трезвый, сильный и с поистине чарующими черными глазами.

Конечно, это был его сын. Капризные складки, уже залегшие у рта, выдавали в нем любителя удовольствий и любимца женщин, и ей-богу, Люсьена прекрасно понимала тех, кто пал жертвой этих черных глаз!

Вот он. Вот тот, кого она хотела, лишь слабо представляя его себе! Этот человек оказался перед ней, и Люсьена принялась напряженно ловить отголоски тихих разговоров, надеясь услышать его имя.

Наконец провожающие покойника в последний путь начали расходиться, но сын Всеславского по-прежнему стоял у могилы, рассеянно поглаживая памятник.

Вдруг кто-то окликнул его:

– Вячеслав! Пойдем!

Вячеслав. Значит, его зовут Вячеслав…

Хабаровск, 1985 год

– А что, я должен был кричать: «Друг Ваня, узнаешь друга Серегу?» – вызывающе спросил Сергеев. От его прежней любезности, с которой он всего лишь вчера ворковал с Лизой, и следа не осталось. – А потом паковать его в смирительную рубашку, чтоб народ перепугать?

Комаров закашлялся. Лиза понимала, что он едва скрывает смех. Было смешно и в самом деле. Создавалось такое впечатление, что Сергеев, совершенно как известный царь Салтан, «во все время разговора стоял позади забора», только разговор вели не три девицы, которые пряли поздно вечерком, а они – Леонтий и Лиза – какой-то час назад. Теперь Сергеев, как по писаному, приводил все те же доводы в свое оправдание, которые – в его оправдание! – приводил недавно и Комаров.

– К тому же Тополев меня начисто забыл! – добавил Сергеев. – Он ведь был совершенно не в себе. Слышали, какую он лабуду нес? Амба, нгало аманги…

– Амба – в смысле, тигр по-нанайски, или в смысле – капут по-тюремному? – насмешливо уточнил Комаров.

– Видимо, тигр, потому что потом Тополев и в самом деле начал кричать про тигра, – сказала Лиза. – А я и забыла, что это тигр по-нанайски… А эти слова – нгало аманги, – они что значат, Сергей Сергеевич?

– Мне откуда знать? – буркнул тот, совершенно не скрывая: он просто мечтает, чтобы незваные гости поскорей ушли. – Небось тоже что-нибудь нанайское, а я по-нанайски ни бельмеса.

– А откуда Тополеву знать нанайский язык? – спросила Лиза. – Он родом из Нанайского рай- она?

– Да бес его ведает, – нервно дернул плечом Сергеев.

– Погодите, но ведь вы вместе в школе учились, дружили, – напомнила Лиза. – Как же не знаете, откуда Тополев?

– Неужели я должен был знать, откуда родом мои одноклассники?! – проворчал Сергеев.

– А эта школа где, в Хабаровске?

– А что, Александр Александрович вам не сообщил, где учился его бывший любимый ученик? – выкрикнул Сергеев с такой откровенной злобой, что Комаров предостерегающе приподнялся на стуле.

– Хорошо, я спрошу отца, – спокойно ответила Лиза.

– Да в Николаевске та школа, в Николаевске-на-Амуре, – внезапно остывая, пробормотал Сергеев. – Но откуда Ванька родом, я, честное слово, не знаю.

– А вы давно дружили? Или только в школе познакомились? – спросила Лиза.

– С чего вдруг такое внимание к моим школьным годам? – снова разозлился Сергеев.

– Видите ли, я бы хотела встретиться с Тополевым, и мне будет легче с ним общаться, если я хоть что-то буду о нем знать, – объяснила Лиза.

Сергеев растерянно уставился на нее, потом забормотал, явно чем-то озабоченный:

– Мы с ним дружили, еще когда в Хабаровске жили по соседству, потом он с отцом куда-то уехал, я не знал куда, а вскоре моего отца, он военный был, перевели в Николаевск, мы там с Ванькой снова встретились и заканчивали школу вместе. Потом оба в Хабаровск вернулись, учебу продолжать: я в мед поступил, он на химбиофак в педагогический…

– С первого раза поступил? – удивилась Лиза.

– Да, а что?

– А почему вы тогда называли его Туполевым? Почему говорили моему отцу, что он тупой?

– Да так, шутил просто, – пожал плечами Сергеев. – Но вы извините, меня больные ждут. Если что по делу еще нужно, так спрашивайте, но побыстрее, пожалуйста.

– Хорошо, не будем вас задерживать, – Лиза поднялась со стула. – Проводите нас к Тополеву в палату.

Комаров тоже встал, а Сергеев продолжал сидеть, нерешительно переводя взгляд с одной на другого.

– Ну? – нетерпеливо подняла брови Лиза.

– Понимаете, – промямлил Сергеев, – я этого не могу сделать. На это нужна санкция главврача. Вы завтра приходите…