Карфаген. Летопись легендарного города-государства с основания до гибели - Жильбер Шарль Пикар

Впрочем, вполне возможно, что Астарте поклонялись в тофете Саламбо еще до реформации, вместе с Танит. Баал Хаммону помогала одна или несколько богинь плодородия, которым приносились в жертву женские идолы. Некоторых из них изготовляли из грубой глины с увеличенными половыми органами; другие же поддерживали свои груди. Эти идолы, вероятно, посвящались восточной богине. Однако после того, как Танит стала верховной богиней, эти фигурки из тофетов исчезают; скорее всего, тирийскую богиню вытеснила ее африканская соперница.

На стелах из Саламбо сохранилось много резных изображений, которые появились в III веке и демонстрируют атрибуты Танит: пальмы, увешанные финиками, спелые гранаты, готовые треснуть, распускающиеся бутоны лотоса или лилий, рыбы, голубки, лягушки и т. д. Танит распределяет среди людей жизненную энергию Баал Хаммона. Она действует от его имени, играя роль министра. В надписях один человек указывал, что он «посвятил ей» свою жертву, поскольку богиня «его благословила и услышала его голос».

Молох изменил свой характер – из национальной церемонии, проводившейся представителем или представителями правительства, он превратился в частный семейный праздник. Неумолимый бог больше уже не требовал, чтобы ему приносили в жертву маленьких детей. Теперь эта жертва стала добровольным приношением богине в благодарность за ее помощь. Человек делал его от себя лично, когда получал какую-то милость. Как показал Февриер, интересы верующих были теперь сосредоточены не на благополучии и процветании государства, а на личных нуждах и состояли в основном из просьб благословить их дома обильным потомством. Таким образом, Танит стала «матерью» для людей. Люди, делавшие жертвоприношения Молоху, просили теперь о личных успехах, и на стелах изображалось много разных инструментов и орудий: плугов, лодок, строительных инструментов и т. д. И наконец, исследуя прах в тофетовых урнах, начиная с IV века до н. э. можно сразу же заметить, что правила принесения жертв тоже изменились. Теперь уже стало мало человеческих останков – в большинстве случаев это прах животных. Детей заменили ягнята, которых посвящали Танит. Сжигать своих детей продолжали лишь немногие фанатики, и эта традиция продолжалась до самого разрушения города.

Другим результатом реформации стало расширение круга верующих, которые приносили жертвы Молоху. До этого, как сообщает нам Диодор, в этот круг входили лишь суффеты, «великие», жрецы и т. д. Теперь это разрешалось делать художникам, отпущенникам и даже рабам, женщинам всех слоев общества и, наконец, чужеземцам, которых даже поощряли приносить жертвы.

Блага, которые даровала Танит, не исчезали после смерти человека. Эта богиня была источником жизни и даровала мертвым вечную жизнь за гробом. Поэтому ее изображение высечено на саркофаге в Сент-Монике. На стеле в тофете мы видим жрицу, лежащую на камне и льющую жидкость в дыру, похожую на отверстие в могиле. Если верить латинским авторам, погребальный культ Дидоны праздновался в тофете до самого падения Карфагена. Вероятно, он был тесно связан с этой богиней.

Таким образом, Танит является еще одним воплощением той великой матери-богини, культ которой зародился очень давно и популярность которого в эллинистический период неожиданно сильно выросла. Впрочем, она всегда оставалась покровительницей Карфагена и никогда не поднималась до положения Изиды или Кибелы, хотя очень сильно напоминала этих богинь. В то время она еще не стала международной богиней, ей пришлось ждать, пока римляне не примут ее культ и не сделают своей Целестой или пока выходцы из Африки не займут в III веке н. э. императорский трон в Риме. Тем не менее та легкость, с которой Танит вошла в состав пантеона других народов, доказала, что она могла оказывать влияние и на людей разных стран. Нет сомнений, что популяризация ее культа помогла, в определенной степени, разрушить ту изоляцию, в которой жил Карфаген.

К середине IV века правители Карфагена смогли уже воспринимать политическую ситуацию, которая сложилась внутри республики и за ее пределами, с удовлетворением.

Падение Ганнона Великого означало, что аристократический режим уже прочно утвердился: цари и генералы склонились перед властью Одной Сотни и Четырех и народ лишился права вмешиваться в конфликты двух соперничавших ветвей власти, как это было раньше. Теперь он мог только одобрять решения, принятые правительством.

На Сицилии смерть Дионисия потрясла основы греческой империи на западе, которую этот тиран создавал с таким упорством; превзойти это упорство могла лишь его беспринципность. В Сиракузах воцарилась анархия, прерываемая лишь постоянными переворотами. Другие сицилийские города попали в руки авантюристов всех национальностей, и почти все они пытались уберечься от возможного восстановления Сиракузской империи или бунта своих подданных, заключением союза с Карфагеном. Среди этих авантюристов были уроженцы Агригентума, Гелы, Камарины и, в особенности, тиран Хикетас из Леонтина.

Единственной реальной властью на острове, помимо Карфагена, была власть осканов. С конца V века до н. э. они проникали на Сицилию как наемники, но теперь уже не делали секрета из своего намерения завоевать остров ради собственной выгоды. И их совсем не интересовало, был ли тот или иной город свободным, как, например, Катанья (которую только что захватил Мамеркус), или вассалом Карфагена, как Энтелла.

Осканская экспансия на Сицилии внушала большую тревогу, поскольку это была уже вторая волна великого политического движения, центр которого располагался в самом сердце итальянского полуострова. В течение всего V века до н. э. осканы спускались с Апеннин и постепенно захватывали земли Кампаньи, оставив грекам лишь Неаполь и Ишью. Это была лишь первая волна; со временем пришельцы прочно закрепились на землях Кампаньи, смешались с этрусками и эллинами и вскоре потеряли свою агрессивность. Но на них постоянно давили с тыла те племена, которые еще жили в горах, но желали, в свою очередь, спуститься на равнину и насладиться ее богатствами и близостью к морю. Поэтому, хотя самниты и кампанцы имели общее этническое происхождение и разговаривали на родственных языках, их интересы были совершенно противоположными. И пока они сражались друг с другом, их земли захватила третья сила.

Как мы уже видели, политические интересы Дионисия простирались до самого Лация и Этрурии. В 386 году до н. э. кельтские союзники Сиракуз разрушили Рим, который фактически превратился в протекторат Кере, союзника Карфагена. Рим лишился контроля над Латинским союзом, который теперь действовал как независимое государство. Эта ситуация, которая была очень благоприятна для Карфагена, за декаду с 360 по 350 год до н. э. сменилась на совершенно противоположную. Конфликт между патрициями и плебеями не был разрешен, и с 366 года до н. э. Римская республика оказалась в руках новой политической партии. С закатом власти Сиракуз этрусская помощь стала уже не нужна, и римляне начали войну за освобождение от власти Кере и Тарквинии (354–350 до н. э.). В результате этой войны был восстановлен Латинский союз (в 354), причем соглашение было подписано в пользу Рима. Римляне использовали это преимущество на полную катушку – они колонизировали Понтийскую равнину, получив контроль над дорогой в Кампанью. А основание Остии вскоре продемонстрировало всем растущие морские амбиции Рима.