Не красавица - Алайна Салах

Что мы дошли до спальни, я узнаю по темноте и запаху Дана. Здесь он острее, концентрированнее — я ещё в прошлый раз это заметила.

Наш поцелуй неожиданно разрывается, и теперь я отчётливо слышу грохот собственного сердца. От него вибрирует грудь. 

Прикрываю глаза, когда Дан запускает два пальца под пояс моих джинсов и расстёгивает пуговицу. 

— Как ты хочешь? — его голос, звучащий рядом с моим лицом, глубокий и завораживающий. 

— Не знаю… — шепчу я, растерявшись. — А ты как хочешь?

— Я спрашиваю, чего хочешь ты.

Чего хочу я? Не знаю… Всего, наверное. Мне понравится всё, чего захочет Дан. Потому что я хочу, чтобы ему было со мной хорошо… Стоп. Ошибка, Таня… Помнишь, преподаватель по логике говорил, что для конструктивной дискуссии нужно отвечать чётко на поставленный вопрос, а в противном случае велик риск перевести её в демагогию? Дан спросил, чего хочешь именно ты. 

— Сними рубашку, — еле слышно шепчу я, ощущая, как начинают пылать уши. 

Отступив назад, Дан подцепляет края моего свитера и тянет его вверх. Я закрываю глаза и поднимаю руки. Кружевное бельё, надетое на мне, в магазине смотрелось красиво. Не о чем беспокоиться, как бы сильно нишумели голоса в голове. 

Взгляд Дана свободно опускается мне на грудь, в то время как его пальцы расстёгивают рубашку, как я и попросила. 

— А чего хочешь ты? — спрашиваю я, старательно борясь с желанием сгорбиться, чтобы немного себя защитить. 

— Ты за равные условия, да? — Наверное, этот вопрос мог бы прозвучать шутливо, но на лице Дана нет ни тени улыбки. — Это. — Он кивает, указывая на мои бёдра, и сбрасывает расстёгнутую рубашку. — Сними.

Прикусив губу от растущего напряжения, удовлетворяю его просьбу и, наклонившись, начинаю избавляться от джинсов. Модель скинни туго сидит на бёдрах (спасибо Василине, которая выбрала именно её), и едва ли получается делать это грациозно. Но когда поднимаю глаза, Дан смотрит на меня так, что мысли о собственной неуклюжести полностью улетучиваются. Я не знаю второго такого человека, который умел бы ласкать и зажигать тело одним только взглядом. 

— Отлично выглядишь, красавица, — хрипло говорит Дан, берясь за пряжку ремня. — Так чего хочешь ты? Последнее пожелание.

Кровь, нагретая вожделением, беснуется во мне так, что закладывает уши. Я —это снова не я. Потому что в жизни Ракитина Таня далека от такого поведения и подобных мыслей. 

Делаю шаг к Дану и, коснувшись его плеча, встаю на цыпочки. Это действительно не я, ну или я плохо себя знаю. Дан умеет смотреть так, что хочется его удивлять, будучи безбашенно-смелой.

Дотронувшись губами до его виска, немного переиначиваю фразу, которую он сказал мне на ухо в наш первый раз. Грубое грязное слово обжигает язык и делает жар внизу живота невыносимым. 

С колотящимся сердцем я отстраняюсь и заглядываю Дану в глаза. Произнести такое и смущённо отвести взгляд — означает струсить. 

Его зрачки вспыхивают, окрашиваясь чернотой, а ладонь вдруг перехватывает мои скулы. 

— Как скажешь, — глухо вибрирует у меня на губах, и в следующее мгновение я падаю на кровать. 

— Давно проснулась? — соннный голос Дана заставляет меня вздрогнуть и затаить дыхание. Его лицо находится совсем близко от моего, но глаза по-прежнему закрыты. 

— Откуда ты знаешь, что я не сплю? — спрашиваю шёпотом , подтягивая уголок одеяла повыше, чтобыприкрыть рот.

— Потому что твоё тело напряжено и дыхание частит.

С этими словами Дан открывает глаза, и наши взгляды встречаются. Я мысленно стону: «Ну почему-у-у? Почему-у-у я чувствую это снова?» Неконтролируемые дискомфорт и смущение, выливающиеся в желание поскорее выбраться из кровати, чтобы не дать Дану возможность разглядывать по-утреннему несовершенное лицо и растрёпанные волосы.

Ночью ведь всё было так хорошо. Да что там хорошо… Незабываемо. В отличие от первого раза, этот стал актом обоюдного удовольствия, когда у меня легко получалось не думать — уж слишком накалены были эмоции. Они всем правили. Почему-то я была уверена, что и утром всё останется так же. Ведь когда люди открываются друг другу настолько, насколько были открыты мы, кажется, будто всё обязано измениться. А оказывается, нет. Даже после полноценной близости с мужчиной, через каких-то шесть часов я снова превращаюсь в трусливую и смущающуюся Таню.

— Я просто боялась тебя разбудить, — отвечаю невпопад и всё так же шёпотом. 

В глазах Дана появляются озорные огоньки.

— А почему твоё лицо наполовину закрыто одеялом? 

— Потому что не успела почистить зубы, — мямлю я, неудержимо краснея. 

— Разумеется, ты не успела. Мы ведь только что проснулись. И я, заметь, тоже.

Желание покинуть постель становится ещё более нестерпимым. Дану смущаться нечего, потому что я не чувствую в его дыхании никакого неприятного запаха. А вот за себя не могу поручиться. Едва ли зубная нить смогла полноценно заменить чистку зубов, которой вчера вечером у меня по понятным причинам не было. 

Открываю рот, собираясь дать не слишком внятное оправдание своему поведению, но в этот момент Дан кладёт руку мне на поясницу и подтягивает к себе ближе. Его подбородок, покрытый отросшей за ночь щетиной, оказывается на уровне моих глаз, а лёгкие заполняет его утренний запах: тёпло-терпкий, расслабленно-сладковатый, и это становится сигналом к тому, чтобы совсем перестать дышать. Вне полумрака ночи и острого вожделения всё оказывается куда сложнее и интимнее. Столько всего нужно отпустить: боязнь сказать что-то не то и эти несмолкающие мысли о моём непрезентабельном внешнем виде. 

— Ты вкусно пахнешь, — бормочу я, когда щека касается его ключицы.

— Ты тоже. 

Дан проводит ладонью по моим волосам, а потом я неожиданно чувствую, как он касается их губами. Кожа моментально покрывается мурашками, а грудь заливает жаром и солнечным светом. Сердце колотится часто и сбивчиво, я снова боюсь вздохнуть. Просто этот жест… В нём ощущается неподдельная нежность, и факт, что я способна вызвать её у Дана, удивителен. У нас в семье ласка не принята. Не помню, чтобы мама и папа когда-то обнимались или открыто выражали свои чувства, и со мной то же самое… Что ко мне относятся с теплотой, я привыкла знать по косвенным признакам: по тому, как мама и бабушка называли меня умной, всякий раз переживали, чтобы я не простудилась, и каждое утро собирали мне в школу завтрак. А объятия, поглаживания и поцелуи — всего этого в наших отношениях не было. Традицию обниматься при встрече ввела я, позаимствовав еёу Василины. 

— Сегодня-то на завтрак останешься? — насмешливо звучит над моей макушкой. — Или твоя подруга снова срочно требует тебя домой?

Может быть, дело в том, что сейчас у Дана нет возможности видеть моё лицо, а может быть, в том, что мне слишком хорошо в его объятиях, но я без раздумий киваю.