Музыка ночи - Джон Коннолли

Как раз таким дельцом и был Аткинсон. На Чаринг-Кросс он держал букинистическую лавочку, и никто не мог попрекнуть его в отсутствии радения. Интерьер он спланировал сам, и каждый пятачок полезной площади здесь занимали полки. Можно было подумать, что Аткинсон располагает лишь одной рубашкой в красно-белую полоску, тканью и текстурой напоминающей пляжный шезлонг. (Мэггз давно догадался, что Аткинсон просто прикипел к этому фасону и расцветке.) Кстати сказать, раз в год – точнее, на неделю в августе – Аткинсон запирал свою лавочку, чтобы позагорать в Брайтоне. (Мэггз бы не очень удивился, узнав, что в это время где-то в городе пропал полосатый шезлонг, из нужды Аткинсона в обновлении гардероба превратившись в набор голых деревяшек.)

Курения в своих владениях Аткинсон не допускал, утверждая, что это вредит бумаге. Чай он пил в каморке позади прилавка, опять же из опасения, что, случайно плеснув не туда, можно погубить книгу. Даже когда Аткинсон чаевничал, то отхлебывал прямо из термоса, между глотками неизменно затыкая горлышко пробкой. Говорили, что где-то в наличии имеется и миссис Аткинсон, но на протяжении многих лет ее никто не видел – возможно, и сам мистер Аткинсон, поскольку лавку он открывал первым, а закрывал последним.

И его всегда можно было увидеть за прилавком, за изучением очередного сокровища или же у себя в каморке, за чтением и прихлебыванием чая.

Аткинсона, в частности, интересовали экземпляры вроде тех восточных томов, которые имелись в коллекции Сэндтона. Его знания в этой области были получше, чем у Мэггза, а круг покупателей соответственно шире. Мэггзу же хотелось провернуть сделку побыстрей (он уже положил глаз на распродажу имущества в Бате, которая должна была состояться на следующей неделе), а Аткинсону он доверял больше, чем любому другому торговцу в Лондоне.

Даже с учетом процентов, которые Аткинсон возьмет за посредничество, Маггз на продаже коллекции Сэндтона все равно надежно оставался в прибыли, причем деньги у него на руках должны были появиться скорее, чем если бы он занялся продажей самостоятельно.

Но на момент его прихода Аткинсона отвлек какой-то чудак. Он собирался купить у Аткинсона многотомник по мореплаванию и согласился выложить за него двойную цену (и, конечно, в десять раз больше, чем заплатил за него Аткинсон). Мешать коллеге было, разумеется, невежливо, особенно если ты вознамерился просить его об услуге. Ну а если Аткинсон хорошо разживется на многотомнике, то наверняка он согласится и на скромный процент за продажу сэндтоновской коллекции.

Мэггз недолго думая положил коробки с книгами на пол и сказал, что обсудит все детали завтра.

Он покинул лавку и покатил свою теперь уже почти невесомую тележку дальше – к угловому дому на Стрэнд, где в ожидании скорого притока средств угостил себя щедрым поздним завтраком.

* * *

Остаток дня Мэггз провел в выведывании, что там деется у конкурентов, и в магазине «Маркс & Ко» набрел на неплохое, да еще и с заниженной ценой первоиздание «Детей воды»[34], которое затем с хорошей надбавкой сбыл молодому книготорговцу в «Сотеране» (Маркс и Коэн – основатели магазина, которые, небось, стажировали юнца, наверняка излились бы желчью, узнав о подобном упущении). С карманами, ощутимо более увесистыми, чем утром, Мэггз возвратился в свою меблирашку.

Над городом уже сгустились сумерки, а настроение у Мэггза было отличное.

О фолианте он совершенно забыл и лишь случайно обнаружил его на прикроватном столике. Ему тотчас бросилось в глаза, что два сомкнутых серебряных кольца теперь расстегнуты. Неужто фолиант открылся по неведомой причине? В памяти смутно мелькнуло, что книга снилась ему ночью, но только и всего. Когда Мэггз укладывался спать, она была замкнута, а в апартаментах, естественно, никого и быть не было. Что же случилось? Возможно, его усилия привели к совмещению нужной комбинации символов – просто замок от возраста сделался столь жестким, что механизм сработал не сразу, или же замок попросту вышел из строя, и было необходимо с ним хорошенько повозиться.

Мэггз снова оглядел повреждения прошлых лет, выступающие части обтянутых кожей досок и стяжку корешка. Каптал[35], вероятно, сделали в то же самое время, когда книжица была впервые сшита, причем не суровой нитью, а еще кетгутом[36]. Это вполне может быть век эдак пятнадцатый, если не раньше. Драгоценность уже в силу возраста. На обложке – никаких украшений и никаких намеков на содержание. Прежде чем открыть книгу, Мэггз натянул на руки хлопчатобумажные перчатки: если вещь ценная, то риск запятнать бумагу грязью и жиром пальцев недопустим. Листы – это угадывалось сразу – были из смеси на основе льняной ткани, с грубоватым обрезом. Первые четыре страницы оказались совершенно пусты. Остальные полсотни – покрыты письменами, но на алфавите и языке, которых Мэггз не знал. Чернила были красновато-лиловые и за долгие столетия нисколько не выцвели, словно ими воспользовались накануне. Рукопись оказалась еще и палимпсестом[37]. При диагональном наклоне книги глазу открывались непонятные надписи, возможно, предназначенные тому, кто знает язык их происхождения. Рукопись обескуражила Мэггза. Автор будто писал ее в некоторой спешке: в каллиграфии не было красоты и элегантности, которые всегда присутствовали даже в скромных копиях европейских манускриптов (а в них-то он знал толк!).

У него в руках словно была тетрадь с путевыми заметками, испещряющими страницы тончайшей выделки. Мэггз нахмурился. Вот так загадка! Как-то не верилось, что подобное творение в кожаном переплете, причем прекрасно сохранившееся в течение нескольких веков, окажется фальшивкой.

У Мэггза битый час ушел на сверки с энциклопедией, сличение с древними и современными алфавитами, попытки подыскать сравнительные образцы странной писанины. Успеха это не принесло, и он отложил книжицу в сторонку, еще раз подивившись «живучести» ее чернил. Мэггз аккуратно притиснул к буквам свой защищенный перчаткой палец, ожидая, что на его кончике появится отпечаток, но материал оказался безупречно чист. Быть может, кого-нибудь из охотников, падких на подобную экзотику, знает Аткинс. Тогда он может рассчитывать на денежный приток, нежданный и весьма неплохой. Кстати, фолиант можно отнести в Британскую библиотеку и спросить там мнение эксперта. Консультация ему не помешает. Что ж, прекрасное решение! Вдруг к нему, Мэггзу, попал дневник какого-нибудь арабского гения, эдакого восточного Леонардо да Винчи? Хотя араб наверняка писал бы на арабском, а единственной прослеживаемой связью с Востоком у книжицы являлся разве что замок. А если его приделали позднее? Такое нельзя исключать. Хотя, если честно, в замках Мэггз разбирался не слишком хорошо.