Лёка. Искупление - Эдуард Верин

Но у Лёки и на это нашелся ответ.

– Когда-то у нас в общежитии ударили ножом парня, – сообщила она. – В горло. Скорая приехала, и врач сказал, что помочь нельзя. Нет шансов, сказал он, а парень еще хрипел. Тогда вызвали вторую скорую. Врач со второй скорой что-то с парнем делал, как-то ему помогал, а потом эта же скорая отвезла его в больницу. Бригада первой скорой, кстати, тоже не уезжала. Они на лестнице курили, ждали, чем дело кончится. Так вот – парень выжил, Вася! Видишь, нельзя сдаваться только потому, что мало шансов. Пока ребенок Снежки жив, у меня шансы есть.

– Умная, блин! – воскликнул Василий. – Что же мне с тобой делать?!

Лёка не ответила.

М-да! Ситуация!

Василий лихорадочно думал. За долгие годы службы в милиции ему приходилось принимать много сложных решений, но он не припоминал, чтобы ему было так трудно, как сейчас. Любое из возможных решений было не просто плохим, а очень плохим! Освободить Снежану Преображенскую сейчас – значит своими руками толкнуть Лёку в петлю или колодец. Не освобождать Снежану – значит подвергнуть ее риску, притом серьезному!

Он не сомневался, что Лёка не хочет причинить Снежане вреда – слишком ценным был для Лёки тот, кто жил у Снежаны внутри. С другой стороны, Лёке явно не помешало бы показаться психиатру. Не станет ли ее состояние ухудшаться? Она не опасна для Снежаны сейчас, а как будет через неделю? Через две? Через месяц?

Василий закусил губу – ах как сложно! Как сложно решиться на что-нибудь! При любом раскладе риск огромен. Риску подвергались две человеческие жизни, и все было так шатко. А если Лёка права, и тот, кого носит под сердцем Снежана, действительно уже человек, тогда три жизни!

Да, три жизни, не две. Совсем недавно Василий пытался убедить Лёку в том, что ребенок, растущий в организме Снежаны, не человек, но сам в это не верил. Да человек это, конечно, человек! Люди привыкли к абортам и, идя на это, называют существо в материнской утробе плодом, зародышем, эмбрионом… Так проще убить. Но если быть честным, то все знают – это именно ребенок, их ребенок. Сроду Василий Шишкин не встречал женщину, которая бы всерьез думала, что во время беременности она носит в себе «не мышонка, не лягушку, а неведому зверушку».

У них с женой Натальей в этом плане не очень гладко получилось. Да, сейчас растет сын Сережка. Но перед этим у Натальи было два выкидыша. И оба раза она оплакивала именно ребенка, а не какой-то там эмбрион. И когда забеременела Серегой, называла его «наш малыш» с самого начала. А в Индии, когда после родов проходит три месяца, говорят, что младенцу один год – от зачатия считают, значит. Так Василий в одной книжке читал. Правы индусы, правы!

Ладно, оставим индусов в покое.

Итак – что при наших раскладах самое безопасное? Может, сейчас лучше просто ничего не делать? Как будто он, Василий Шишкин, вообще ничего не знает? Конечно, не по закону получается… Но на все случаи законов не напишешься! И это, конечно, нехорошо по отношению к Преображенским, но кто ему Преображенские и кто – Лёка?

Что будет, если действительно потянуть время, подождать, а? Сейчас, кажется, ждать еще можно. Конечно, не полгода! Пару недель, от силы – месяц. Чуть позже, когда пройдут все сроки и аборт уже станет проблемой, он наверняка сможет уговорить Лёку, и та отпустит Снежану.

О, для суда было бы очень важно, чтобы Лёка отпустила ее сама, добровольно. И для медиков, которые будут оценивать состояние ее психики, это тоже было бы важно.

Трудное решение было принято. Василий вздохнул и тяжело опустился на бревно.

– Ладно, будь по-твоему, – сказал он. – Чем я могу тебе помочь?

Лёка пожала плечами.

– Ничем! – ответила она. – Здесь все есть – еда, уголь. С лекарствами хуже, но если Снежке станет плохо, я вызову скорую – поступать по-другому просто смысла не будет, сам понимаешь! А ты сюда больше не приходи. Когда-нибудь это закончится – так или иначе. И я не хочу, чтобы пото́м у тебя были неприятности.

Василий хмыкнул. Он и не думал соглашаться. «Не приходи» – как же! Для того, чтобы контролировать ситуацию, он должен быть рядом!

– А где ее мобильный? – спросил он. – Здесь, в доме?

– Нет, – ответила Лёка. – Я его выкинула, в окно Снежкиной машины. Даже не помню куда.

– Это хорошо, – сказал Василий. – По ее мобильному твой дом быстро бы вычислили. Но если по-честному – я ни на минуту не верю в то, что ты сможешь полгода ее скрывать. Кто-то обязательно что-то узнает – здесь ведь не лес! Здесь город, пусть и окраина. Да и потом – Снежану ищут всерьез и скоро начнут прочесывать Штыбово по второму кругу. К тебе непременно придут!

Взгляд Лёки стал проницательным, острым.

– Вась, а ты можешь сделать так, чтобы не пришли? – попросила она. – Можешь как-то увести розыски в сторону? Чтоб они и не вспоминали обо мне, а?

Василий надолго задумался.

– Есть у меня один верный человечек, – сказал он наконец. – Я его когда-то из такой передряги вытащил, что он мне на три жизни должен. Так что ни в какой просьбе не откажет. Сегодня же зайду к нему, обмозгуем… Но учти – этот человек, конечно, сможет поморочить Косте Преображенскому голову, но вряд ли долго. Костя ведь не идиот, через недельку-вторую догадается, что его водят за нос. И тогда о тебе вспомнят опять.

– Это хорошо, – сказала Лёка и встала с бревна. – Жить лучше, чем не жить! Даже если бедный малыш проживет больше на целую неделю, это уже очень хорошо!

Встал и Василий.

– Но у меня одно условие, и оно – обязательное! – сказал он твердо. – Ты будешь выходить к колодцу за водой не утром, а вечером. В одно время, скажем, в половине десятого. Отклониться можно минут на десять, но не больше! Каждый день, Лёка! Часы в доме есть?

– Есть, и они идут, – сказала Лёка.

– Это будет такой сигнал – что у вас все нормально! – сказал Василий. – Как пойдешь к колодцу, меня глазами не ищи – меня здесь завтра может и не быть, а, скажем, послезавтра я буду проходить рядом и просто на тебя посмотрю. Или когда-нибудь тебя окликну, и ты ко мне выйдешь – вот как сейчас. Это обязательное условие, Лёка! Учти – если в какой-то день в половине десятого я окажусь где-то рядом, а ты не выйдешь, это будет означать…

– Что я совсем свихнулась, да?

– Это будет означать, что ты уже не можешь контролировать даже важные вещи, – сказал Василий терпеливо. – И я буду вынужден принять меры! Ты меня понимаешь?

– Понимаю, – сказала Лёка. – Ты боишься, что я сойду с ума, да? Сойду с ума и сделаю со Снежаной что-то плохое, да?

Василий вздохнул.

– Я теперь многого боюсь, – сказал он. – Задала ты мне задачку, Лёка! А впрочем, как Бог даст! Может, я зря боюсь. Может, все и обойдется.

Лёка неопределенно пожала плечами. Все слова были сказаны. К тому же она так устала!