Чертобой. Свой среди чужих - Сергей Шкенев

Но истинным открытием стали произведения писателя со звучной фамилией французского комиссара, рассказывающие не только о духовных выгодах, но и материальном благополучии, приобретаемом на удивление простым и надежным способом. Все элементарно — вы получаете гектар земли… можно и купить, но это как-то по-лоховски. Так, о чем мы? Ага, о земле. Получаете гектар, а дальше уже сама матушка природа начинает заботиться о вас и о вашем пропитании. Ну посудите… сколько стоит пучок щавеля? А если вырастает триста килограммов? Да еще целебные травы. Которые даже сеять не нужно. И сено, продаваемое тоннами всем желающим. Потом подрастет лес, строевой лес, между прочим: мачтовая сосна, лиственница да благородный кедр. Знаете стоимость пиломатериала? А на вагонку его распустить? Каждый владеющий гектаром земли — потенциальный долларовый миллионер. Из-за границы будут приезжать люди и платить деньги только за возможность сделать глоток свежего воздуха. И с завистью смотреть на духовно возвышенных землевладельцев.[3]

Окрыленный открывшимися перспективами, Станислав Вениаминович продал комнату в коммуналке все тем же торговцам мандаринами и, прихватив семью, отправился в Павловский район. Там активистам удалось выбить из местной администрации полторы сотни гектаров заброшенных полей вблизи деревни Дуброво. Дербенев взял себе три. Взял и удивленно огляделся — а где строевой лес? Где луговое лекарственное разнотравье? Где щавель, в конце-то концов? Жизнь в палатке не понравилась с первого дня. И больше всего — жене. Уже через неделю она исчезла, прихватив с собой сына и две трети вырученных за комнату денег. Порождение крокодилов, да…

Да и соседи вели себя несколько странно — что-то сажали, копали, косили траву вокруг участков и заставляли делать то же самое Станислава Вениаминовича. Появившаяся на ладони мозоль окончательно переполнила чашу терпения… Он высказал окружающим все, что думает о них, и уехал в районный центр. Где устроился на первую в жизни работу. Место сторожа на пристани давало крышу над головой — каюту на дебаркадере, а небольшая зарплата и остатки сбережений позволяли покупать книги в мягких обложках и читать, читать, читать… Ведь только в них правда. Люди же, в силу своей ограниченности и невысокой духовности, обязательно все извратят и опошлят, превратив прекрасную идею в ежедневный каторжный труд. Особенно женщины — сосуд и средоточие греха, это они во всем виноваты.

Нет, прекрасного полу господин Дербенев отнюдь не чуждался, и таинственные незнакомки порой посещали его скромную обитель, нанося немалый ущерб финансовому положению. Две даже кое-что оставили на память — лобковых вшей и гонорею. С тех пор — как отрезало. Деньги целее будут, решил Станислав Вениаминович. Да и руки пока не отсохли.

Со временем копились мысли, древние знания, духовная чистота. Именно они, по его мнению, и помогли достаточно безболезненно пережить Нашествие. Ведь твари посланы Великой Живой в наказание за грехи женщин и их подкаблучников, поэтому безопасны для достойного человека. А если кого и сожрали — значит, недостойный. И поделом им, грешникам. С такими убеждениями и вступил в организующуюся дружину князя Павловского Михаила Сергеевича Негодина. Ходил себе по городу с ружьем, наводя порядок среди необразованного быдла, а по ночам все читал, читал и читал… Назначение в рейд на деревню Дуброво воспринял как прямое указание свыше — покарать. Именно в этом поселении выжили нечестивцы, извратившие истинное учение Великого Учителя Владимира с фамилией французского полицейского комиссара.

Пришел карать и наказывать, а тут… Вот ведь незадача-то!

— Он еще живой у нас? — Санек заботливо пнул под ребра пленника, предусмотрительно затащенного в густые черемуховые заросли. — Вон как глазки-то закатил.

Дербенев вжал голову в плечи и инстинктивно прикрыл лицо замотанной в тряпку культей. Левая, здоровая, была привязана к ноге шнурками его же собственных берцев. Замычал, пытаясь выплюнуть изо рта кляп, закачался, держа равновесие на коленях в неудобной позе.

— Сашенька, не бей дяденьку. Вдруг он хороший и сам нам все расскажет? — Лена прижала клинок шашки к шее Станислава Вениаминовича плашмя и ласково заглянула в глаза.

Только она сама знала, чего стоило это видимое спокойствие. Сегодня в первый раз рубила человека, пусть не насмерть, но… До сих пор тошнота подкатывает к горлу и появляется предательская дрожь в коленках. Сашка не видит и не замечает. Для него старшая сестра — воплощение уверенности и целеустремленности. Пример для подражания. Что же, пусть будет так…

Выдернула кляп и нетерпеливо притопнула:

— Ну?

Дербенев молчал, раздавленный случившимся несчастьем — его взяла в плен женщина. Даже еще девочка — он вполне успел разглядеть окончательно не сформировавшуюся фигуру. И длинную косу с заплетенной жемчужной нитью. Жемчуг… плевелы диавольские…

Кровоточащие губы выдохнули:

— Не заключай с демонами союза — полонен будешь, и не твори им добро. Они добро не приемлют, почитая сие за слабость твою, ибо сами добра не ищут. И не должен перед ними клонить чело, унижаться и оправдываться — они суть волцы хищные.

Чеканные слова из книги, всплывшие в памяти, оказались не поняты Саньком — парнишке вдруг показалось донельзя обидным, что какой-то мужик обзывается демонами и волками. Ну и что, что гораздо старше? Отец с Андреем тоже взрослые, а таких обидных слов себе не позволяют. Затыльник приклада влетел в выплевывающий проклятья рот, опрокинул Дербенева на спину, заставил подавиться кровью пополам с обломками зубов.

— Злой ты, Саня. — Старшая сестра покачала головой. — Утром таким еще не был.

— Утром меня не убивали. И был дом, в котором мама…

Лена молча отвернулась — возразить нечего. И не хочется возражать. Сегодня жизнь перевернулась второй раз, но все так же с ног на голову. Ладно, не привыкать… Лишь бы осталась жива мама. Да с мальчишками ничего не случилось.

— Санек, время! У нас нет времени.

Парнишка сосредоточился, несолидно шмыгнул носом и улыбнулся:

— Еще часа полтора продержат. Я дополнительно два десятка туда послал.

— Ты что, ими управляешь?

— Да. А что такого? Ты разве нет?

— С какой стати? Я же не зверь.

— Ну-у-у… — протянул Саня и покосился на отрубленную руку пленника. — Все мы в какой-то степени…

— А без философии?

— Звери мы, кровожадные и хищные звери. Вот только в отличие от них можем и о друзьях позаботиться. — Парнишка пинками перевернул Дербенева на живот и, достав нож, распорол ему сзади штаны. — Вася, поразвлечься не желаешь?

«В каком смысле?»

— Трахни дяденьку.

«А-а-а… — И без того большие глаза Василия стали еще больше и круглее. — Это обязательно?»

«Не ломай игру, — мысленно попросила Лена. — Изображай возбуждение и сладострастие. А тебе, Сашка, должно быть стыдно».