Сейд. Джихад крещеного убийцы - Аждар Улдуз

«Возможно, – говорил он, – Всевышнему угодно, чтобы хроники ваши и этот ребенок стали первыми камнями, из которых мы построим храм мира на этой истерзанной войнами земле!»

Через три месяца, в удобном и просторном шатре, под приглядом лекарей, предоставленных Львом Пустыни и Праведником Веры Салах-ад-Дином, Рыжая прачка из Вельша разродилась здоровым мальчиком. Имя ему мать давать отказалась, сказав, что сделать это должен его отец, когда, с Божьей Помощью, однажды соединится со своим отпрыском. Сарацины же, по слову Льва Пустыни, называли его Фатих, что означало – Первый.

Рим дышал ненавистью. Рим уже давно дышал только ею – долгие столетия, нескончаемые века унижения от тех, кого он крушил железом гладиев и топтал калигулами своих легионов. Все они теперь были хозяевами в нем – рыцари, потомки варваров-галлов, бриттов, саксов, германцев, испанцев... Косматые невежи, укравшие величие Города Городов, они теперь диктовали ему свою волю железом армий. И всё это – из-за него. Того, кого Рим казнил, казнил самой жестокой казнью. Крест, на котором Его распяли, перекрестил величие Империи и распял саму Власть на крестовине Истории... Тот, Кого Распяли... Он ушел, но его Сила осталась. Хитромудрый Константин, истинный сын Рима, сумел обуздать ее, взять железной рукой Власти и подчинить. Но она вновь сорвалась... сорвалась с Креста... и воскресает ... воскресает каждый день: в душах, в сердцах, в умах, передаваясь рукам... а руки сжимаются в ярости... пока бессильной, потому что Рим владеет железом. Железо – из него гвозди, которыми прибивают к крестам. Из него – трезубцы жертвенных гладиаторов, умиравших на аренах в честь душ усопших патрициев. Из него – клинки гладиев в руках легионов, усмиряющих и покоряющих народы. Из него – доспехи и мечи рыцарей-крестоносцев, идущих воевать на Святую Землю золото для Рима. Из него – алебарды в руках швейцарских гвардейцев, что будут стоять у входа в Собор Святого Петра, когда в нем находится Папа. А сейчас это железо охраняет покой понтифика клинками тяжелых мечей шведов, принявших крещение от него самого в бытность нынешнего Папы легатом Рима в Скандинавии, где он учредил независимую от Дании Шведскую Митрополию. Верны бывшие соискатели Вальгаллы своему крестному отцу, разделяют с ним и любовь, и ненависть. Любовь к богатству. Ненависть – к Риму!

Базилика над местом захоронения Святого Петра уже устала встречать утро. Любой бы на месте этого здания устал бы от постоянного любования ЕЮ – и утром. Утро хорошо само по себе, базилика... она базилика и есть – красиво соединенные камни и дерево... А внутри – некрасиво думающие люди. Вот, идет один такой, своими некрасивыми мыслями портящий и утро, и базилику, и весь мир... Его называют Папой... и воистину велик Господь, запретивший таким, как он, заводить детей. Вот уж где целибат оправдан! Таким людям просто нельзя поручать воспитание Нового Человека... Ну, его это не смущает – он называет «сын мой» стольких достойных и не очень мужчин, что даже обидно. Ну, хоть бы раз смутился!

Не смутится. Он еще сегодня проповедь будет читать! Потому что сегодня здесь соберутся короли и королевские посланцы, солдаты и авантюристы. Все те, кто готовится в крестовый поход на Иерусалим... воевать Гроб Господень. И благословить на всё это должен он, человек, чьи тяжелые шаги нарушают покой утра... базилики... Тот, кого называют Папой.

Шведы уже заняли свои посты, епископы умывают тонзуры, клирики готовят службу, а Папа – думает. В Риме нынче неспокойно для Матери-Церкви – на последний Марди-Гра ежели глянуть, так вообще страх берет. Его, Папу, изобразили с ослиными ушами, и скоморохи отплясывали постыдный танец с ушастым наместником Петра, потрясая громадными ключами... «от рая»... Деньги, изрядно поправившие положение Церкви после Первого крестового похода, закончились. Любят роскошь святые отцы! Разграбить Константинополь, что ли? Это было бы вполне... уместно!.. Мысли Папы разлетались, подобно эху от его шагов, от колонн к стенам, от Марди-Гра – к грабежу христианских городов на пути нового крестового похода. Его бы воля, Папа не стал бы так далеко закидывать сети – вот оно, золото, рядом, в соседней Испании! Богаты мавры, да только их король испанский сам грабит, и на долю большую рассчитывать Риму не приходится. Король Иерусалимский соблазняет богатствами Египта, да только сейчас пустынные воины терзают рыцарей креста на его землях, родич его дальний, король франков, тоже мечтой этой живет и поддержку обещает, вот и рассказывает он сказки... А в сказки про невероятно богатые и такие же доступные богатства царств Востока Папа верит с трудом. Вот с христианскими государствами всё ясно и просто! Всегда знаешь, что у них есть.Объявить, может, крестовый поход против Испании? Французы да германцы поддержат, британцы тоже... Только далеко они – пока через море, через горы придут – испанцы развернутся, да и сами в Рим нагрянут. Сильны они сейчас, богаты, и армия у них большая, в боях закаленная... Италия в междоусобицах ослабла, правители европейские да сторонники этой еретической Германской Священой Римской Империи интригами, как паутиной оплели весь сапог Апеннинский, и не поможет никто Папе... одинокому Папе, радеющему за Церковь, коей полагается быть сильнее, нежели все королевства Европы. И только тонким, точным расчетом можно заставить гордых и чванливых рыцарей делать то, что нужно Церкви... А Церкви нужно – золото! А ведь еще есть Рим!..

Рим не любит Папу. Рим любит золото и тех, у кого оно есть. Рим хочет богатства и развлечений. Чернь на улицах погрязла в разврате, дворянство грызется меж собой за власть и торговые привилегии, войну себе не может позволить никто – расклад слишком серьезен, союзы крепки, сильные подавят слабых, и никто не заступится. Папа знает, что делать. Папе надо сделать сильных – слабыми. Папе надо уничтожить Рим, его дух, пропитанный язычеством, страхом перед чумой, показавшей бессилие Церкви, сломить и поставить на колени... Весь Рим – на колени, перед собором, чтобы молили... Сладко! Даже представить такое – уже сладко!

«Ненавижу Рим!» – подумал Папа и прошел через анфиладу коридоров базилики.

* * *

А Рим входил в свое утро, как сумасшедший ныряльщик после пьянки на Марди-Гра входит в грязную воду Тибра. Грязной водой умывался капитан калабрийских наемников, с трудом проснувшийся для утренней службы после бурной ночной пьянки. В грязь улицы втаптывала кованый шаг конная бригада из Генуи, явившаяся получить благословение Папы перед крестовым походом и мечтающая первой ворваться в Константинополь... чтобы не тащиться потом до самого Иерусалима, но вернуться с золотом домой... Грязно ругалась маркитантка за городскими воротами, жадничая на мзду стражникам.

И только три монаха, в чистых белых плащах воинов-храмовников, проскакали по улице в сторону Латеранской Площади, умудрившись, каким-то образом, не запачкаться от разлетающейся из-под копыт грязи. Нищенка на углу грязно выругалась им вслед. Тамплиеров Рим не любил, пожалуй, еще больше, чем Папу. Чистюли! Строги сверх меры всякой, мзду не берут, даже в меру, дел корыстных, столь любезных сердцу всякого жителя Вечного Города, вершить не желают! Словно и не в этом мире живут! Так чего их любить, чванливых таких, святостью своей простых грешных смущающих?.. Рим в эти дни не любил никого. Любовь ушла из Рима. В Риме осталась только грязь.