Заблудившаяся муза - Валерия Вербинина

Пока Спиридон Евграфович редактировал бури, добавлял подробностей в землетрясения и объяснял читателям, в каком платье принцесса Чанг Пинг Понг вышла замуж за принца Дзынь Вынь Встань, сыщик с цветочным именем успел навести у Прохора кое-какие справки и теперь уверенно шел по следу Модеста Трофимовича Арапова, студента и стихотворца, который мог затаить на беспечного композитора лютую злобу за то, что тот не признал его поэзию гениальной, и задался целью жестоко отомстить ему. Скажете, чепуха? Но в памяти Леденцова были еще свежи воспоминания о том, как одна поэтесса, очаровательная женщина во всем, что не касалось ее творчества, попыталась сжить со света известного критика, который всего лишь в дружеской компании признал ее стихи негодными для цивилизованного употребления, – и ведь тогда, кстати сказать, едва не дошло до смертоубийства. Авторское самолюбие – вещь ужасно ранимая, хотя, когда речь заходит о произведениях других авторов, ранимые творцы почему-то с легкостью раздают ярлыки «бездарно», «скучно», «плохо» и «никуда не годится». Поэтому неутомимый Гиацинт Христофорович решил, что ни в коем случае не будет упускать Арапова из виду и уж, по крайней мере, добьется от него объяснения, с какой такой стати он шел по петербургским улицам за мирно гуляющим Чигринским и какую цель при этом преследовал.

По расчетам Леденцова, Модест Трофимович должен был с утра находиться на занятиях, но на всякий случай сыщик решил все же навести справки у дворника. К удивлению Гиацинта, тот сообщил, что студент вроде как приболел и сегодня никуда не пошел, а его матушка очень о нем беспокоится.

– Золотая женщина, – с уважением сказал дворник. – Все для сына делает, да и он, надо сказать, оченно для нее старается. И учится хорошо, не то что лоботрясы некоторые…

Арапов становился все подозрительнее и подозрительнее – не потому, само собой, что хорошо учился, а потому, что слег в постель аккурат после убийства Ольги Верейской. Душа Леденцова затрепетала: неужели?.. Перепрыгивая через две ступени, он взлетел на предпоследний этаж и постучал в дверь квартиры, в которой жили Араповы.

Отворившая дверь маленькая горничная с длинной косой, уложенной вокруг головы, очевидно, спутала прыткого сыщика с кем-то, потому что сказала: «Пожалуйста, доктор, входите, мы вас очень ждали. Заболел молодой наш барин, прихворнул, а что с ним такое да как его вылечить – ничего не понятно…»

И через минуту Леденцов очутился в длинной, довольно тесной комнате, в которой, судя по всему, жили исключительно книги. Книг было анафемски много, и они выглядывали отовсюду: из шкафов, со стола, со стульев и даже из-под подушки на кровати. Люди, возможно, допускались сюда и даже могли здесь задержаться, но при условии не мешать основным жильцам и всячески уважать их права.

Впрочем, в это мгновение Гиацинта интересовал только один человек, который лежал на кровати и вид имел настолько страдальческий, что подозрения сыщика нечувствительно стали обращаться в уверенность.

– Мне очень жаль, что вас побеспокоили, доктор, – промолвил Арапов, глядя куда-то в потолок. – Я совершенно здоров, только не вполне хорошо себя чувствую. Но ведь это с каждым случается, не так ли?

– Я не доктор, – сказал Леденцов, доставая записную книжку. – Я из сыскной полиции. – И он представился, не уточняя, впрочем, зачем ему понадобилось видеть Арапова.

Если Гиацинт рассчитывал на какую-то особенную реакцию, то его ждало разочарование. Услышав, что гость – полицейский, студент лишь перевел на него взгляд и вяло приподнял брови.

– В самом деле? И что же привело вас ко мне? Если вы по поводу утюга, который у нас украли в прошлом году…

– Нет, – отрезал Леденцов, не давая сбить себя с толку. – Я пришел к вам поговорить о Дмитрии Ивановиче Чигринском.

– Боюсь, я недостаточно хорошо знаком с этим господином, чтобы обсуждать его персону с полицией, – довольно-таки колюче заметил Модест.

– Но вы все же с ним знакомы?

– Весьма поверхностно. Я попросил его надписать карточку для матери. Она любит его мелодии.

– А вы?

– Что – я?

– Как вы относитесь к господину Чигринскому?

– Я уже сказал: я недостаточно хорошо его знаю, чтобы делать о господине Чигринском какие-то выводы.

– Отлично, давайте тогда поговорим о вашем знакомстве. Вы приходили к нему позавчера?

– Да. В университете была скучная лекция, и я решил, что могу ее пропустить.

– Каким вам показался господин Чигринский?

Арапов побагровел.

– Послушайте, господин Леденцов…

– Я уже слушаю вас, и очень внимательно.

– Вам не кажется, что ваши методы попахивают инквизицией? – пылко спросил студент. – Если уж вы знаете, что я был у этого господина… то знаете и то, как он меня встретил… и что он сказал о моих стихах! – В голосе Модеста зазвенела неподдельная обида.

– Вы были задеты его суждением?

Арапов помрачнел.

– Я не спал всю ночь… Утром меня начало знобить. Мама встревожилась, послала за доктором… Но я не могу ей сказать, что я вовсе не болен, просто дело в этом… в человеке, которого она считает замечательным композитором, а он всего-навсего… пшик! Модный музыкант… Мода пройдет, его мелодии никто и не вспомнит…

– Тогда я, простите, не понимаю, почему вы так на него обиделись, – мягко заметил Гиацинт. – Если он, как вы говорите, пшик и вообще не композитор…

В словах сыщика просматривалась определенная логика, но бог весть отчего студент, услышав их, надулся.

– Может быть, и так… но, согласитесь, как-то неприятно выслушивать про стихи, излившиеся из твоего сердца… стихи, на которые ты потратил столько фантазии, столько в них вложил… А он говорит – они ничего не стоят! И я, получается, не поэт… Зачем тогда жить? Зачем на что-то надеяться, чего-то ждать, когда… когда…

На его глазах выступили слезы. «Бог ты мой, – подумал изумленный Гиацинт, – а дело-то, оказывается, куда серьезнее, чем я думал…»

– Что вы делали после того, как ушли от господина Чигринского?

– Ничего. Гулял.

– По петербургским улицам?

– Ну, – протянул Модест, и по блеску его глаз сыщик понял, что студент заготовил для него нечто язвительное, – знаете, как-то затруднительно гулять по московским или тверским улицам, когда сам находишься в Петербурге…

– Правда ли, что вы какое-то время следовали за господином Чигринским, которому также в голову пришла фантазия погулять по улице?

Тут Арапов как-то нервно заерзал на кровати и стал кутаться в одеяло.

– Мгм… Так он что же, принес на меня жалобу? Однако он еще хуже, чем я думал…

– Никто на вас не жаловался, просто в этот день с господином Чигринским произошла серьезная неприятность, и мы проверяем все обстоятельства. Скажите, когда вы шли за ним, вы не заметили чего-нибудь особенного?