Воображаемые девушки - Нова Рен Сума

Он с грохотом закрыл окно, чуть не раздавив мне пальцы. Потом спустился по ступенькам, и тут я увидела эти ворота – настоящая баррикада, сложенная из двух ящиков комода, длинной ручки кухонной швабры, которая была положена поперек, и пустой картинной рамы. Нечто подобное соорудил бы ребенок, чтобы не пускать собаку. Но Руби не собиралась пускать Джону.

– И долго там эта штука? – спросила я.

Сестра пожала плечами, но выражение ее лица ничуть не смягчилось.

– Он может спать на диване.

– Он разозлился, – сказала я. – По-моему, он очень-очень сильно разозлился.

Раньше мы никогда не оказывались в таком шатком положении, разозлив бойфренда, с которым еще пришлось бы столкнуться на следующий день. Всех предыдущих мы могли просто выставить. Или уехать от них. Никто из предыдущих не жил на первом этаже того же дома.

– Да нормально все с ним. Он не может злиться. На меня точно. К тому же не о нем нам следует волноваться.

Ее сверкающие зеленые глаза метнулись в сторону воды, воды, под которой скрывалось то, что некогда было городком Олив. И в следующий миг она уже смотрела не на воду, а на небо, на облака, на то, как ее воздушные шарики, перевязанные красными лентами, плыли к городу.

Я верила в нее. Я даже верила в эти шарики.

Я ведь видела, на что она способна, разве нет?

На одну короткую секунду я подумала иначе. О том, что ничего этого на самом деле не было, все происходило лишь в заблокированной части моего сознания, где нормальные люди оказываются, только когда спят или когда под кайфом от сиропа от кашля.

Может быть, где-то на Восьмидесятом шоссе в Пенсильвании вам попадется трейлер, поставленный на шлакоблоки, а в нем живет сумасшедшая девочка. Она вынуждена жить там, потому что ее отец не позволил ей оставаться в доме. Дверь в ее трейлер была бы заперта изнутри, на висячий замок. Но если вы найдете этот трейлер и заглянете в дверной глазок, то увидите ее глаз с другой стороны. Запавший, с темными кругом вокруг. Взгляд ненормальной. Эта девочка называла бы себя Хлоей. Она говорила бы, что ее сестра обладала магическими силами. Ее сестра возвращала людей из мертвых, делала из них больше, чем просто людей, чем-то другим. Ее сестра могла заставить вас делать всякие вещи, думать всякое и подчиняться ее воле. Хлоя видела все своими глазами; она смотрела, как это происходит прямо сейчас. Она прокричала бы вам это, царапая дверь трейлера, и вы бы, как всякий разумный человек, сбежали оттуда куда подальше.

Потому что это было невозможно. Руби, Лондон. И все же каким-то непостижимым образом мы все тут были – потому что так решила Руби.

А теперь еще и эти воздушные шарики.

Руби по-прежнему говорила, что нам незачем волноваться о Джоне. Все нормально, вон он на заднем дворе, монтирует перила на веранде, чтобы Руби не упала с нее. С силой колотит молотком. Измеряет их, чтобы были ровными. Обрабатывает шкуркой, чтобы были гладкими.

Он забил на свою настоящую, оплачиваемую работу, ждущую его в ангаре, чтобы перестраивать для нее дом – потому что знал, что она хотела именно этого.

Руби одевалась, готовясь к вечерней смене в «Камби», но все поглядывала на него в окно. Она набросила на себя короткое черное платье-комбинацию в винтажном стиле, сунула голые ноги в мотоциклетные ботинки, расчесала влажные волосы и оставила их завиваться локонами вдоль спины, затем накрасила губы винно-красной помадой – своего любимого цвета, цвета своего любимого напитка, а потом прижала их к маленькому белому квадратику кассового чека из магазина. Она выглядела так, как будто собиралась на вечеринку, а не обновить и разложить по цветам (белый, розовый, красный, оранжевый, желтый, зеленый, синий, фиолетовый, коричневый) товары на стеллаже со сладостями и залить бензин в пару машин. Все остальные работники в «Камби» носили фирменные спецовки; Руби появилась в ней лишь раз, в свою самую первую смену, сказала, что ей в ней неудобно, и с тех пор больше никогда не надевала.

Она бросила чек в направлении мусорной корзины, но промахнулась, и клочок бумажки спикировал на пол, навсегда запечатлев на себе яркий отпечаток ее губ.

– Я опаздываю на сорок минут, – глядя на часы, сказала сестра.

Тем не менее она даже не собиралась торопиться. Руби неспешно проверила свое отражение в зеркале над комодом – больше всего ее интересовало, не застряли ли между зубами остатки нашего обеда: сегодня мы лакомились растущей у дороги черникой со взбитыми сливками. Потом, словно опасаясь резкого флуоресцентного света магазинных ламп, она водрузила на лоб солнечные очки и вышла из комнаты.

Я последовала за ней в коридор и перебралась через ворота.

– А если я поеду с тобой?

– Что, на работу? Помогать мне на заправке и говорить людям взять пенни – оставить пенни, хотя все только и делают, что забирают? Я знаю, ты любишь меня, Хло, но тебе там быстро станет скучно, и я не могу поступить так со своей младшей сестренкой. Я вернусь сегодня же, со вкусняшками.

Руби не часто ходила на работу, а если и ходила, то едва ли отрабатывала часы полной смены, однако увольняться не увольнялась. У нее была четкая позиция, которую она внушила и мне: у девушки должна быть работа, неважно, работает ее парень или нет. У девушки должны быть собственные средства, как и собственная машина. Этим летом мне исполнилось шестнадцать, но у меня по-прежнему не было ни водительского удостоверения, ни первой работы. Разница в том, что у меня была Руби. Так она сама мне это объяснила. У нее-то не было старшей сестры. Подумать страшно.

С первого этажа веранду можно было видеть во всей ее красе. Она доходила до самого холма, и если бы не забор и закон о городских владениях, уверена, растянулась бы и дальше, через мост над Двадцать восьмым шоссе, а потом, ступенька за ступенькой, спустилась бы к самому краю воды. Но пока веранда заканчивалась там, где заканчивалась. По ней можно было дойти от дома до холма, не касаясь земли.

– Он молодец, – выглядывая в окно, сказала Руби. – Они все молодцы.

Она имела в виду остальных парней, которые помогали Джоне в лучах заходящего солнца. Они приезжали из города, ее бывшие или те, кто, может быть, когда-нибудь стал бы ее бывшим. Несколько ребят были совсем юными, чтобы становиться ее бывшими – моего возраста, я знала их со школы. Одним из них был Оуэн. Но Руби ничего не сказала на этот счет. Она вряд ли стала бы выделять кого-то одного в толпе парней.

– В холодильнике кувшин с холодным чаем, если вдруг захочешь предложить им, – сказала сестра. – Я развела его из банки.

Я смотрела, как ее длинная белая машина, пыхтя, двинулась по подъездной дорожке под безудержное ворчание глушителя (но ей, видимо, нравились эти звуки) и скрылась из виду.

Я вышла с кувшином и стаканами как раз в тот момент, когда Джона решил, что на сегодня они закончили. После того как Руби уехала, никто больше не хотел вкалывать.