Черный ящик - Амос Оз

– Что же будет, когда придется тебе идти в армию?

– А, они обойдутся без такого парня, как я. Низкий уровень и все такое прочее. Ну и что? Меня это не колышет. И без армии я намерен в чем-нибудь проявить себя: может, это будет море, а может, оптика. Или здесь, в Зихроне, организую коммуну для ненормальных. Пусть создадут здесь какое ни на есть сельское хозяйство, вместо того, чтобы создавать проблемы. Чтобы у страны было продовольствие. Коммуну для всяких чокнутых. Первым делом я сжег всю дрянь, что девочки привезли с собой: я против того, чтобы дуреть от травки. Лучше работать целый день, а ночью получать удовольствие. Ты снова начала плакать? Я сказал что-то не то? Извини. У меня и в мыслях не было расстраивать тебя. Сожалею. Имей в виду, что ты не первая, родившая чокнутого. По крайней мере, у тебя есть Ифат. Лишь бы Сомо не заморочил ей голову своим Святым Учением и прочей чепухой.

– Боаз…

– Что?

– Есть у тебя немного времени? Часа два?

– Для чего?

– Поедем со мной в Хайфу. Навестить твоего деда. Ты помнишь, что есть у тебя больной дедушка в Хайфе? Который построил для тебя этот дом?

Молчание. И вдруг, словно молния сверкнула: его огромная рука взметнулась вверх, мощным ударом гориллы он огрел себя по голой груди – и стряхнул на землю раздавленного овода.

– Боаз?

– Да. Я помню. Едва-едва. Но с чего это вдруг я к нему поеду? Что я у него позабыл? И вообще, стоит мне только выйти отсюда, даже здесь, в Зихроне, в магазин строительных материалов, как либо я действую людям на нервы, либо они выводят меня из себя, либо начинается драка. Ну, что ж? Скажи ему от моего имени, что, если у него припрятаны деньги, – пусть он тоже пришлет мне денег. Скажи, что чокнутый принимает ото всех, кто дает ему. Хотелось бы мне и в самом деле начать строить настоящий телескоп. Прямо как в кино. Чтобы можно было с этого места видеть по ночам спутники, летающие над страной. Безводные моря, что есть там, на луне, быть может, ты слыхала об этом. Когда уделяют немного внимания звездам, меньше обращают внимания на все вокруг, на все, что то и дело выводит нас из себя. А там посмотрим: может быть, яхта. Досок здесь хватает. Чтобы выходить в море – это прочищает голову от всякой туфты. А вот и еда готова. Видишь, там, за окном, есть кран, что я приделал вчера. Умой лицо, и покончим с задушевными разговорами. Весь твой грим размазался. Синди тоже выплакалась передо мной ночью. Это нормально, слегка прополаскивает душу. Итинг, Сандра. Пут фуд фор май литл мазер олсо. Нет? Ты уходишь? Я тебе осторчертел? Потому что я говорил «трахаться» и все такое прочее? Но так оно и есть, Илана. В двухстах метрах за задними воротами – там остановка автобуса. Так что выходи через задние ворота. Может быть, тебе было бы лучше вообще не приезжать: ты пришла сюда в полном порядке, а уходишь зареванная. Погоди, внизу, в подвале, я нашел эти монеты. Под бойлером старика. Передай их Ифат и скажи, что это от меня, «Бозаза», и что я откушу ей нос. Помни, ты можешь вернуться сюда, когда захочешь, и оставаться, сколько захочешь. Полная свобода.

Зачем ты сделал это, Алек? Зачем ты высадил его в этом замке привидений? Только из желания побить Мишеля его же оружием? Вспороть тонкую ткань взаимной приязни, что понемногу начала завязываться между моим маленьким мужем и этим дикарем-переростком? Забросить собственного сына назад, в джунгли? Подобно тюремщику, который спешит разлучить двух заключенных, успевших чуть-чуть подружиться в камере, и для этого бросает каждого из них в карцер? «Словно после авиакатастрофы, – так написал ты мне в своем письме при свете неона, – мы вместе, с помощью переписки, расшифровали содержимое черного ящика нашей жизни».

Ни черта мы не расшифровали, Алек. Только обменялись отравленными стрелами. Мое страстное желание отомстить тебе постепенно угасает. Окончательно и бесповоротно. Я уступаю. Только позволь мне оказаться в твоих объятиях. Положить свои пальцы на твой затылок. Пригладить твой седеющий чуб. Выдавить иногда маленький жировик на твоей коже, на плече или на подбородке. Сидеть рядом с тобой в джипе, исхлестанном ветром, пожирающем заброшенную горную дорогу, наслаждаться тем, как мастерски ты ведешь машину: твои движения агрессивны, как взмах меча, и в то же время точны и рассчетливы, как красивый теннисный удар. Подкрасться босиком сзади и запустить пальцы в твои волосы, когда сидишь ты, склонившись за письменным столом, под утро, в нимбе электрического сияния, исходящего от настольной лампы, и с сосредоточенностью хирурга расшифровываешь какой-то дикий мистический текст. Я буду тебе женой и служанкой. Игра окончена. Отныне я сделаю все, что ты захочешь. Я жду.

Илана

* * *

Черновые заметки профессора А. А. Гидона (на маленьких карточках)

185. Вера, проистекающая из безверия: чем более разрушается вера в себя, тем крепче становится абсолютная вера в Спасение, тем сильнее и насущнее потребность быть спасенным. Спаситель настолько же велик, насколько ты сам мал, ничтожен, не признан. Анри Бергсон говорит: «Неверно утверждение, что вера сворачивает горы. Наоборот, суть веры – это талант не замечать, что горы сдвигаются с мест, даже если это происходит прямо у тебя на глазах. Своего рода герметический занавес, полностью отгорживающий от проникновения фактов».

186. В той же мере, в какой утрачивается человеком самоуважение, оправдание собственного существования, суть и смысл собственной жизни, – возвеличивается, прославляется, освящается правота его религии, его нации, его расы, те идеалы, которым он предан, или то движение, которому он поклялся быть преданным.

186-а. Итак, полностью растворить собственное «я» в «мы». Сократиться до слепой клеточки, входящей в гигантский организм, неподвластный времени, всемогущий, непостижимый. Слиться с ним до полного забвения себя, абсолютно раствориться в движении, в нации, в расе. Как капля в море. Отсюда: любого рода униформа.

187. Человек занимается своим делом, если у него есть это дело и если он сам – личность. Если же этого нет – пустота собственной жизни заставляет его со всем пылом заниматься другими людьми: выравнивать их. Обличать. Вразумлять глупого и растаптывать отклонившегося от курса. Осыпать их благодеяниями, либо яростно отравлять им жизнь. Между фанатиком-альтруистом и фанатиком-убийцей есть, разумеется, разница – в уровне моральных категорий, но нет сущностного различия. Стремление к убийству и стремление пожертвовать собой – две стороны одной медали. Властолюбие сродни альтруизму, агрессивность – беззаветной самоотдаче, подавление личности ближнего – подавлению собственной личности. Спасение душ тех, кто отличается от тебя, подобно уничтожению тех, кто на тебя не похож. И это не соединение противоположностей, это просто разные способы выражения одного и того же – пустоты и ничтожности человека. «Его непроникновения в самого себя» – по образному выражению Паскаля (который и сам был заражен этой болезнью).

188. «Поскольку ему нечего делать с собственной пустотой и скучной жизнью, он бросается на шею другим, либо тянет руки к их горлу». (Эрик Хофер. «Верующий, как он есть».)