Грушевый чертенок - Владислав Николаевич Леонов

только мастер высоких урожаев: — А я считаю, что не всякому нужно лезть в дела руководства! Полагаю, что данный случай вообще не касается дирекции! Здесь инженер разберется! Что?! Может, мне лично бегать за всякой заправщицей?!

Трубка задребезжала. Василий Сергеевич отодвигал ее все дальше от покрасневшего уха, морщился: когда Громов сердился, он гремел. И главный агроном, заметно сникнув, стал отвечать потише, но все еще с раздражением:

— Хорошо, я дам указание! Да-да, прослежу лично! Конечно, это и меня касается! Да, понимаю, не маленький.

Он положил трубку, потом медленно надвинулся на Бабкина, встал над ним, огромный, как Змей Горыныч. Бабкин, подняв лицо, смотрел прямо в его глаза, не моргая, не бледнея. Крепким боровичком врос он в землю — не сковырнуть просто.

— Чего смеешься? — хмуро спросил Аверин. — Рад?

Бабкин чуть усмехнулся:

— Доволен. Здорово он вас.

Василий Сергеевич трахнул кулаком по зеленому бильярду — подпрыгнули шары. Отдуваясь и остывая, Аверин удивленно смотрел на звеньевого:

— А ты пробивной. Прямо таран!

Инженер, появившийся снова тут, тоже смотрел на Бабкина с изумлением.

— Ну зачем же так сразу-то? — пробормотал он, обращаясь к Аверину за поддержкой. — Можно и без паники. Если каждый да прямо к директору!.. — И он покачал головой.

— Давай сюду Вику-чечевику! — зашумел на него Василий Сергеевич. — Я из нее гречку сделаю!

Инженер ответил обиженно и звонко:

— Я дал указание, чего еще! Не самому мне за ней бегать — я не спринтер!

Голос его сорвался, инженер замолчал. Аверин наступал на него, тот пятился, но глядел упрямо.

— Я слетаю! — вызвался Женька — он уже застоялся и жаждал действия. Пробегая мимо Бабкина, дернул его за руку: — Молоток!

Модест тоже сдержанно похвалил звеньевого, когда они вышли на воздух и Аверина поблизости не было.

— Молодец! — сказал он. — Врезал. Пусть не рычит. Капустник.

Модест когда-то жил по соседству с Авериным, поэтому считал себя вправе говорить о нем за глаза всю правду, пусть самую горькую.

Павлуня подошел к брату, поглядел синеоко и высказался:

— Как ты его! Он даже весь…

Звеньевой молчал. Брови у него были сведены, рот комочком, а глаза — острее лезвия, только чуть поблескивали. Если у Бабкина лицо вырублено из неподатливого темного камня, то у братца его оно сработано из бледного воска. Синие глаза Павлуни кажутся чересчур яркими на этом воске.

— Бежит, — сказал Павлуня, приглядываясь.

По дороге тяжело топал Женька с чемоданом. Он подбежал к Аверину, плюхнул ношу на землю, прерывисто доложил:

— Поймал! На остановке! Она — ни в какую, а я вещички хвать! И — деру! Теперь никуда не денется. Тут будет!

И верно: минут через десять из осеннего утреннего дождичка выплыла Вика.

— Иди, иди, я тебя сейчас!.. — таким голосом пообещал главный агроном, что Женька даже поежился от возбуждения: будет крупный разговор, а может, и целый скандал.

И вот она появилась. В светлом плаще, в легких сапожках, с карамелькой за щекой. Словно лебедушка проплыла мимо замасленных медведей, ни на кого не глядя, не опуская гордой головы. Трактористы, видно, так здорово накричались, что теперь весь запал у них потух, и они встретили красавицу только тихим ропотом. Главный агроном, нагнав ее и торопливо шагая рядом, начал:

— Что это вы, однако! Столько народа ждет!

Статная Вика посмотрела на Аверина своими загадочными, в меру подмалеванными глазами.

— Лоб грязный.

— Чего? — Василий Сергеевич поспешно вытащил платок, стал тереть свое лицо.

— Да нет же! — отобрала она платок, мазнула по нему кошачьим острым язычком и принялась у всех на виду оттирать лоб главного агронома и первого зама.

Народ захихикал. Модест проворчал:

— Работать надо. Заправляться пора.

— Миленький! — со смехом ответила ему Вика. — Да я тебя в первую очередь! Подъезжай скорей!

«Нет уж, пусть Бабкин вперед!» — решили и молодые и старые механизаторы, до которых докатился быстрый слух о Мишиной смелости в разговоре с Громовым.

Возле мастерской затрещали пускачи, низко загудели дизели. Бабкин на синем колеснике передом поехал к заправке. Следом сунулся было Павлуня, его осадили.

— И постарше народ в наличии имеется! — веско сказал со скамейки Иван.

Павлуня спорить не посмел: Бабкин был далеко, у самой заправки, а без него храбрость братца таяла, как легкий утренний туман.

Новоиспеченный разнорабочий Женька весело подпрыгивал в кабине Бабкина. У Павлуни ему делать нечего: он терпеть не мог тащиться в хвосте. С трактора дальше видно, чем с земли. Он подмигнул сверху заправщице — та в ответ показала кулак и тут же засмеялась, обнажив славные зубки. Вика скинула плащ да сапожки и теперь, в валенках с галошами, в халате, не казалась белой лебедушкой, а стала просто красивой девчонкой. На нее можно и поворчать, что и делали сейчас механизаторы. Вика огрызалась весело.

— Моя мать несется, — вдруг сказал с недоумением Женька. — Чего она тут потеряла?

К мастерской широкими шагами шла Лешачиха. Она остановилась у ближнего трактора, спросила о чем-то механизатора, тот показал пальцем в сторону Бабкина.

— Тут мы! — высунулся Женька, размахивая шапкой.

Настасья Петровна подошла к парням, протянула звеньевому листок. Это была повестка из военкомата.

ТАНКИСТЫ

Василий Сергеевич, прочитав повестку, сказал:

— Та-ак! Значит, уходишь. — Досадливо посмотрел на Бабкина, словно тот в чем-то провинился. — Говорил ведь я! Не послушались! Вот и прощай, твое звено!

— Ничего не прощай, — возразил Бабкин. — Народ-то вот он, весь тут.

Он показал на своих: на чумазого Саныча, что в растерянности стоял с ключом в руках, на важного Модеста — тот согласно кивнул, подобрав губы, на Женьку — Лешачихин сын суетливо ему подмигивал. Бабкин посмотрел на братца — Павлуня испуганно покрутил головой:

— Нет, я тоже! Мать небось уже получила.

— Ну, милый, в дальнюю, значит, дорожку? — сердечно сказал Иван Петров, поглядывая на звеньевого ласковей, чем на родного сына.

Бабкин похлопал свой трактор по теплому боку:

— Берегите моего коня.

Иван, хоть его и не спрашивали, бойко ответил, что он большой мастак «по части различных агрегатов», повидал их на своем веку немало и знает их железное нутро не хуже своего. Так что Бабкин может ехать спокойно и не сомневаться.

Павлуня тоже похлопал свой колесник и попросил:

— И вы, если что, тоже… Пожалуйста…

Ему четко ответил Модест:

— Я возьму. Под контроль. Личный.

Женька давно уже танцевал на месте:

— Хватит трепаться! Кидайте свое железо! Обнялись!

— Иди рассчитывайся, — сказал Аверин. — Чего там…

…Бабкин задумчиво брел по улице. Шагая с ним рядом, Павлуня пытался, как Миша, сдвинуть брови и принять гвардейский вид. Но мягкое лицо его не