Армейские байки. Как я отдавал Священный долг в Советской армии - Андрей Норкин

Выдержав минутную паузу, Жила не выдержал и взорвался.

– Блядь! Так как он все-таки из окна-то выпал? – заорал он, непонятно к кому обращаясь.

Замполит, ценивший каждое свое слово на вес золота, выдал, возможно, самую длинную фразу в своей жизни.

– По всей видимости, товарищ полковник, сержант Ерошенко выпал из окна в силу непреодолимых физических обстоятельств, например в силу земного тяготения.

Лепченко наконец добрался до окна, выглянул на улицу и сразу осекся.

– Он срал из окна, что ли? – как бы сам у себя спросил замполит.

– Да ладно тебе, Вить, скажешь тоже! – начальник штаба совсем сбился на неформальный тон. – Как это – срал из окна?

– Так это, – повернулся к нам замполит, – Вон же, говно на колонке!

Мы с Игорем бросились к окну, непочтительно оттолкнув в сторону и начальника штаба, и замполита. Прямо под окном рубки находилась одна из многочисленных колонок, с помощью которых на территории полка осуществлялась радиотрансляция. Колонка была длинной и очень узкой, тем не менее, на ее верхушке аккуратно разместилась небольшая, но на удивление дерзкая кучка. Не знаю, как у вас, а у меня иногда в сознании возникают странные неуместные ассоциации. В тот момент я почему-то вспомнил фрагмент из «Малыша и Карлсона», когда Карслон играл в кубики, а потом сбежал, и вернувшийся в комнату Малыш увидел на полу возведенную «лучшим строителем в мире» высокую башню из кубиков, на самом верху которой лежала «маленькая, кругленькая, мясная тефтелька»…

Жилин, которому даже не пришлось приподниматься на цыпочки, прямо через наши головы перегнулся вниз и издал какой-то звук, не то хмыканье, не то покашливание.

– Ну, понятно все, – в отличие от нас, начальник штаба не «завис» над оставленными Толиком следами, а сразу обнаружил неоспоримые доказательства, складывавшие запутанную мозаику в единое целое. – Вон, провод оборванный… Он, видать, за него ухватиться пытался.

Так оно и было. Хронология событий выглядела следующим образом. Поднявшись на третий этаж, Ерошенко и Цветков начали отмечать наши «сто дней». И, видимо, не рассчитали. Пара килограммов семечек и один – пусть и большой – вяленый лещ оказались явно недостаточной по своему объему закуской, способной минимизировать негативные последствия одновременного употребления внутрь пива и самогонки. Цветков в какой-то момент из радиорубки ушел, а Толик остался, занявшись какими-то своими делами. Через какое-то время он почувствовал, что пришла пора срочно опорожнить кишечник. Оценив собственные силы, он решил, что идти в туалет, которых, еще раз напомню, в самом здании не было, в его состоянии рискованно. Можно было нарваться на дежурного по полку или на кого-то еще из офицеров, потому что в полку их еще оставалось много. И тогда ему в голову пришел гениальный план: он решил воспользоваться окном. Или опять же, вспоминая Карлсона, лучшим в мире мусоропроводом! «Высота падения мусора – двадцать метров!»

Это утверждение было справедливо вдвойне. Во-первых, потолки в нашем здании построили весьма высокими, поэтому номинальный третий этаж казармы вполне соответствовал пятому этажу традиционной хрущевки. Не знаю, набиралось ли там двадцать метров, но уж не меньше пятнадцати было, это точно. Во-вторых, мы все время выбрасывали из окон самый разнообразный мусор, который потом собирали дневальные. В том числе вылетала на улицу и стеклянная тара с мочой. Отсутствие туалетов все-таки причиняло ужасные неудобства! Кабинетный солдат, по каким-то причинам не желавший бежать в туалет за километр, находил подходящую баночку, делал свои дела, а потом не без интереса выкидывал ее в окошко… Честно говоря, сейчас я и сам как-то не очень верю в это, но… Что было, то было.

Толик, как мне кажется, рассуждал так: если существует риск «спалиться» по дороге в туалет или обратно, нужно воспользоваться традиционным методом. Вот только почему он решился на столь радикальный способ? Можно было бы использовать что-нибудь подходящее, а потом выкинуть в окно! Но это – на трезвую голову, а Толик тогда этим похвастаться никак не мог. Взгромоздившись на подоконник, наш несчастный приятель на какое-то время озарил окрестности видом своей белой задницы (у солдат задницы и ноги всегда были белыми, потому что все остальное тело быстро чернело от загара), но не удержался на скользкой от только что закончившегося дождя поверхности и полетел.

На его счастье, грохнулся он прямо на глазах у медбрата Славы, который вышел из санчасти покурить. Тот моментально бросился к Толику и сумел быстро организовать его госпитализацию. Но разбился Ерошенко крепко: переломы рук и ног, сотрясение мозга, разрыв селезенки, ушибы целой кучи других внутренних органов. Говорят, что пьяным везет… Может, так оно и есть. А может быть, дело в том, что организм у нашего летуна оказался крепким, как никак – почти профессиональный боксер. Но скорее всего все закончилось хорошо благодаря совокупности этих факторов, умноженных на блестящую работу хирургов в городском госпитале, собравших Толика по кусочкам.

Когда мы потом приезжали его проведать, самым трудным для Тольки было не смеяться. Не смеяться Ерошенко и так-то не умел, а уж когда мы начинали дразнить его, в красках описывая его же приключение, получившее название «Яйца над пропастью», то из-под километров бинтов раздавалось только жалобное: «Замолчите, идиоты, мне смеяться больно!»

«Яйца над пропастью» заслуженно вошли в список самых ярких происшествий не только в жизни нашего полка, но и всего Закавказского военного округа. На следующее после исторического полета утро штаб округа проводил традиционную планерку, в том числе собирая данные о происшествиях за минувшие сутки. На связи в Тбилиси находился лично командующий войсками округа, генерал Родионов.

Толик среди зрителей. Уже восстановился после своего исторического полета

Мы с Игорем Николаевичем Родионовым, как оказалось, буквально бегали друг за другом. Он появился в Закавказье позже меня, в апреле 1988 года. Зато приехал из моего родного Московского военного округа, первым заместителем командующего которого он стал летом 1986-го, за несколько месяцев до моего там появления. Не исключено, что генерала Родионова направили на Кавказ со вполне однозначной задачей – не допустить дальнейшей эскалации конфликтов. После погромов в Сумгаите стало очевидно, что события в регионе в любой момент могут выйти из-под контроля, и вполне вероятно, что армии пришлось бы заниматься выполнением не совсем привычных для нее задач. Косвенно эта версия подтверждалась еще и тем, что генерала назначили не только командующим войсками округа, но и военным комендантом Тбилиси. Впоследствии я только укрепился в своем предположении, когда вызревавший на протяжении восемьдесят восьмого года нарыв лопнул в Тбилиси весной восемьдесят девятого, уже после моего возвращения домой.

Игорь Родионов, в 1988 командующий Закавказским военным округом