Другая история литературы. От самого начала до наших дней - Дмитрий Калюжный

Я помогу вам, рыцарь мой пригожий:

Ведь к старости мы много узнаем».

«Любезная, скажи мне лишь о том,

Что женщина всему предпочитает.

Меня палач и плаха ожидают,

И если ложен будет мой ответ,

От смерти лютой мне спасенья нет».

«Так дай мне слово первое желанье

Мое исполнить, и за послушанье

Скажу тебе я, что тебя спасет».

«Даю я слово. Черт пусть унесет

И ввергнет в ад мою навеки душу,

Коль я с тобой наш договор нарушу».

«Так ты спасен от царственного гнева:

Со мной согласна будет королева.

Хотела б видеть, кто из этих дам

Ответ оспорит, что тебе я дам.

Скорее слушай, навсегда запомни».

И что шепнула – неизвестно то мне,

Но только рыцарь сразу просиял.

И срок его еще не миновал,

Как со старушкой в замок он явился.

Весь двор решимости его дивился.

И собралися дамы и девицы,

А также и почтенные вдовицы

(Умнее нас на свете женщин нет),

Чтобы послушать рыцаря ответ

И королевы мудрое решенье.

И ждали все в великом нетерпенье,

Вокруг него сдвигаясь все тесней,

Узнал ли он, чего всего сильней

Желает женщина. Он, не смущаясь

И к королеве смело обращаясь,

Уверенно и громко начал речь:

«О госпожа! Палач пусть снимет с плеч

Мне голову, когда я ошибаюсь,

Но утверждать пред всеми я решаюсь,

Что женщине всего дороже власть

Над мужем, что она согласна пасть,

Чтоб над любимым обрести господство.

На ваше полагаюсь благородство.

Вот, госпожа, все, что придумать мог.

Теперь казните! Я у ваших ног!»

И не нашлось ни дамы, ни девицы,

Ни опытной в таких делах вдовицы,

Которая б решилась отрицать,

Что большего не может пожелать.

И королевин суд провозгласил,

Что рыцарь жизнь еще раз сохранил.

Ворча, кряхтя и причитая глухо,

Заговорила дряхлая старуха:

«Пока еще, о госпожа, я тут,

Пускай рассудит нас твой правый суд.

Я рыцаря ответу научила,

За это – обещанье получила,

Что просьбу первую мою тотчас

Исполнит он, и, умоляю вас,

Пускай он сделает, что обещал:

Прошу, чтобы женой меня назвал.

А если жизнь его я не спасла,

Пускай здесь скажет, в чем я солгала».

Ответил рыцарь: «Я поклялся в этом,

И в самом деле связан я обетом.

Но для чего тебе супруга надо?

Иную выбери себе награду».

«Ну, нет, – ему ответила старуха,

И неприятен голос был для слуха. —

Пусть я уродлива, стара, бедна,

Но мной награда определена,

Я от нее никак не откажусь

И за все золото не соглашусь,

Что под землей еще лежит незримо,

Не стать женой твоей, твоей любимой».

«Любимой! – он вскричал. – Скорей в аду

Согласен быть. Во всем моем роду

Еще никто так не бывал унижен».

Но все напрасно, и, судьбой обижен,

Он с нею тотчас же помолвлен был

И как невесте перстень свой вручил.

Не думайте, что я жалею слов,

Чтоб описать весь шум и блеск пиров

И то веселье, что на свадьбе было:

Ведь что за пир, коль мужу все постыло?

Нет, не было ни празднеств, ни веселья,

Когда от алтаря на новоселье

Украдкой молодую он провел

И так был опечален, мрачен, зол,

Что целый день, как филин, укрывался

И всех вокруг стыдился и чурался.

И, удрученный, лег он с ней в постель

И, расшвыряв в сердцах цветы и хмель,

Ворочался, от горя ошалелый,

И на него с улыбкою глядела

Постылая уродина жена.

Так ночь текла в мучениях без сна,

И наконец жена ему сказала:

«Мой милый муж, того ль я ожидала?

Хоть не сказала б я, чтоб ты был груб,

Но ты на ласку, друг мой, слишком скуп.

Ужель такая у тебя натура?

Иль при дворе у короля Артура

Вас учат так вести себя с женой?

Что ты – безумный или же больной?

Я жизнь тебе спасла, ты это знаешь,

И все ж меня так сильно обижаешь.

Скажи, могу ли чем-нибудь помочь,

А то уж на исходе наша ночь».

«Помочь! Какая мне поможет сила,

Помочь мне может разве что могила.

Ты так уродлива и так стара.

Я рыцарь королевского двора,

А ты безродная, так что ж дивиться,

Что ночь идет, а ты еще девица

И что я места не могу найти.

Меня лишь смерть одна могла б спасти».

«И это все, что так тебя тревожит?»

«Свести с ума и половина может

Того, что я сегодня пережил».

«Когда б меня как следует любил,

Тебе бы я помочь в беде сумела

И ночи в три исправила б все дело.

Но ты твердишь – твои богаты предки

И ты, мол, родовит. Объедки

Догладывая, будет ли кто сыт?

Кто славою заемной знаменит?

Тот благороден, в ком есть благородство,

А родовитость без него – уродство.

Спаситель образцом смиренья был

И в этом следовать за ним учил.

Ведь предок наш, богатства завещая,

Не может передать нам, умирая,

Тех подвигов или тех добрых дел,

Которыми украситься сумел.

Вот Данте, из Флоренции поэт,

Мудрей которого на свете нет,

Писал о том, что редко от корней

Доходит добрый сок до всех ветвей

И благородство не в самой природе,

Оно от Бога на людей нисходит.

Наследье предков – преходящий дар.

Он портится, как хлеб или товар,

Когда коснется гниль его людская.

Тебе понятна ль истина такая?

Когда бы благородство сохранялось

Из рода в род, оно бы проявлялось

В поступках добрых, и не мог бы тать

Себя потомком лордов называть.

Возьми огонь и в горнице без света,

Темней которой не было и нету

Отсюда до вершин Кавказских гор,

Зажги очаг, и станут до тех пор

Гореть дрова, покуда не погаснут,