Война на пороге. Гильбертова пустыня - Елена Переслегина

Игорь любил Питер. А Гурия — Москву. Они жили на два дома — московский и ленинградский. За ними числилось даже две няни. Жаркий ветер над Фонтанкой нес пушистую пыль. В машине было легче. Идти в Фонтанный дом, да еще с Гномом, не хотелось, история с японскими детьми только что всплыла и было невыносимо переложить руку с условного аппарата «Золотой газели» на новую тему, чтоб она съела еще год его усилий. Арабы были ему ближе и понятнее, несмотря на их пророков, вождей, чудовищные экономические ритуалы и каверны в индустриальном развитии.

Пусть Гном сходит сам, в конце концов — его идея, и вообще он, Игорь, не слишком верил в эти японские штучки. Ну, вооружаются. Так у нас тоже кое-что обновили. Гном, был единственный, к кому Игорь совершенно иррационально ревновал Гурию. Вот не ждал от себя таких глупостей, но это как началось с женитьбы, так вкраплениями и разъедало его сердце. Он знал, что Гурия посмеивается над Гномом и принимает его раз в месяц, а то и реже. Знание факта не помогало.

Но упрямый вояка Гном как-то умудряется на нее влиять; и на Игоря тоже. И вот уже Игорь, рискуя своими связями, медленно, как по минному полю, вкрапляет в докладные записки эту «детскую японскую тему». И государство со скрипом отплевывается, потому что оно ждет выборов и больше ничего, и за год до выборов нечего соваться с инновациями, ведь кто на них — «дурак такой» — отреагирует? Разве Гурия? Собственная ревность развеселила его. Он, как мальчишка, сбежавший с лекции, нажал на газ, промчался по набережной, словно Шереметьевский на самурайской тойоте мог кинуться и догнать его.

Вчера он ждал чего-то непонятного. Это входило в его обязанности, и он никогда не тяготился ожиданиями, читал эти «восемь могил, холмов» и прочую японскую куролесь из прошлого в настоящее. Сейчас все авторы пишут обо всем, находят параллели, вспоминают древних богов, толкуют от их имени, наделяют героев то бессмертием, то бесстрашием, а чаще — мракобесием, и плавают в этих картинках вместе с читателями, пока не утопят их конкуренты или не схватят за жабры социальные комплексы и управляющие ими, как повозками раскрашенных лошадок по дорожкам обывательских мирков, увезут на них читателей. Сначала постмодерн и стиль «от вечности до бесконечности» очень нравился Игорю. Но надоел. Смертельно. Хотелось делать словами, а не делать слова. Говорил он все меньше. Читал - реже. «Ты замкнутый! - кричала Гурия. - Ты не разговариваешь со мной, ты скоро превратишься в меня, какой я была пять лет назад». Он обнимал ее и отвечал что-то нейтральное. Зато сын болтал без умолку, и ему было просто и весело отвечать. Мужское братство крепло.

Гурия поглаживала живот, ощущала толчки и хмурилась. Игорь, наверное, хотел девочку, а будет снова мальчик. Ее старший сын Михаил яростно откручивал огромную гайку от металлического валика. Эту штуку когда-то принес ему Гном. Гурия смеялась до слез, однако мальчишка превратил железину в любимую игрушку и порушил ею весь свой пластиковый арсенал. Он был в своем праве, прожив на земле почти три года. Когда мужчины Игорь, Кирилл и Агнец заговорили про войну, она вышла и заплакала на кухне. Никто не пришел ее утешать. Они даже не заметили. Как всегда. Агнец потом извинился. Ему очень шла новая форма. Так хорошо сидела, что даже хотелось с ним переспать, какой он был святой и патриотичный, бегающий по утрам в Таврическом саду и улыбающийся женщинам не обещающей улыбкой. Агнец и есть. Отец хвалил его. Хотя они были в разных ведомствах. Связи переплелись. Их группа позиционировалась, как встреча друзей. На нее приглашался обычно Гном и иногда даже приходил Первый суховатый военный, Шеф Владлена, почему-то называвшийся числительным именем. Все они приносили подарки ей и ребенку, говорили ей обольстительно-обходительные слова и начинали - про «трупаков» и про японцев. Далее, как в заведенном сценарии, переходили на текущую Реальность и скрепляли «союзы четырех или пяти». Так родились последовательно «Дело о пустоте», «Беспорядки в Лондоне», «Сказка о золотой газели». Японский вопрос начался невинно с «Дела о детских страшилках». Теперь это тихо перерастало в подготовку страны к войне. Их философские и культурологические беседы, текущие в ее прошлую беременность, весьма куртуазно переросли в сводки о передвижении «японских лихтеровозов» и характеристики самурайских торпедных катеров. Гном, казалось, катался на них с детства. Выдавал цифры на память, мог зарисовать в карандаше корпус со всеми примочками. Оживлялся, когда говорил, начинал даже тараторить. Он не сообщал почему, но люто ненавидел японцев. Гном был хороший, но странный. Принес ребенку деталь от машины! Игорь смеялся: он бы еще карданный вал приволок! Гном как-то пообсуждал с Первым вопрос трудоустройства в отдел, но потом это как- то протухло. У него не было образования — не то высшего, не то среднего. А сейчас вот лежит в больнице, японцы в него стреляли, и все про военную технику спрашивает.

Никто не вдумывался, что со времени первой притирки прошло пять лет.

Везде были трудности, в японской стороне они тоже случались, как говориться, что наколдуешь... Зачем они написали про «Королевскую битву», и нет гарантии, что не создали такого на островах? Выжившие в катаклизме создали такое движение за будущее, что прошлому ой как не поздоровится. Там пять школ было разгромлено то ли учениками, то ли полицией. Интернет сообщал, не все, но можно было понять, что старикам неспокойно в Токио. В общем, кто кого пострелял — не ясно, но, похоже, что японский рай сменяется японским же адом с приличной скоростью. Полковник Первый много бывал в Японии и утверждал, что у них там «иное небо». Полковник Первый готовился к войне и иногда напоминал Игорю героя бардовской песни. Он подкинул им этого Ямамото в список пятерых, а Игорю, как руководителю группы, сначала показалось, что этот самурай им ни к чему. Игорь интересовался ценностями Европы и посмеивался над Америкой. Война на Дальнем Востоке, пусть и шестидневная, как предсказывал Гном, его не занимала. Война всегда сулила ускорение решений и оборотов. Обороты денег и мыслей шли параллельно. Когда какой-то кретин из правительства потребовал кинуть атомную бомбу в Казахстан, чтоб американе занялись, наконец, нами всерьез, его кинули вместе с американами, хотя те предлагали неплохой откат. Все-таки есть устойчивость в системе. Игорь не хотел никаких бомб, и вообще он не был сторонником политических и экономических убийств, тем паче — осквернения войной целых территорий. Он хотел креативного мира и управления своей колесницей, которая зависит от дороги и от его, Игоря, искусства быть здоровым. Он был не против привязать на небе какого-нибудь верблюда, чтоб Аллах не дремал. У Гурии среди этих казахов обнаружилась какая- то детская любовь: тем более не повод кидать туда бомбу, дерись потом с радиоактивной плотью обидчика. Игорь с удовольствием вернулся домой, обнял жену и выключил телефон, разрешив себе пять часов отпуска. На утро он улетал в Москву.

2006 год

— Жаль, что телепатию нельзя распылять из флакончика — так, чтобы некоторая взвесь некоторое время держалась в воздухе, - заявил Владлен со своей убийственной вопросительной интонацией...

— А еще чего тебе жаль? - спросил усталый Кирилл де- журно, как в юности, с которой прошло пять лет, и вот надо же, черт, многое изменилось! Игорь запаздывал, а Гурия сидела с детьми, кто-то болел. Гном мерно бил в компьютер свою очередную книжку. Внешне он менялся мало. Хотя... Эта история с японкой все-таки как-то сделала его... Он шутил: меня спасло мировое масонство. Еще у него завелась подружка. И он немного смотрелся счастливым.