Вензель на плече Урсулы - Эмма Герц

— Да, узнал о Тимофее. А вот ты не знаешь.

— Что?

— Он уехал в Голландию полтора года назад. Там работает.

— Ну, наверное, это хорошо.

— Женился. Маленький сын. Такой — младенец до года.

— И это тоже неплохо.

— Откуда ты берешь силы?

— А я как раз и не беру сил. Я слабая.

Он чуть морщится и молчит. Надо же, Тимофей в Голландии. Женился. Я любила его довольно долго, хранила электронные письма, рыдала от стыда. Боялась савиновского гнева и отвращения. Мечтала потрогать рукой Тимофеевы длинные волосы. Марусечка говорила: «Плюнь и дай!» Определенно была права. Но Марусечка смелая, а я трусливая.

— Ну вот, здесь я поживу какое-то время, — говорит Он, нажимая на брелок, открывающий ворота, — снял через агентство.

Рассматриваю большой дом строгих очертаний, ничего лишнего, фасад отделан каким-то камнем, чуть светящимся в темноте. «Розовый туф», — объясняет Он. Чугунный ажурный забор, невысокий. Почтовый ящик в форме паровоза.

Большая входная дверь, просто огромная, в два, что ли, этажа, хочется сказать: «Таких огромных дверей не бывает». Он прикладывает магнитный ключ. В незнакомом полумраке я неподвижно стою, позволяя теплому воздуху гладить мое лицо, я не тороплюсь. Торопится Он. Щелкает выключателем, свет голубой, даже синий, не очень люблю такой, предпочитаю теплые желтоватые тона. Моя шуба отправляется в шкаф-купе, если бы я высказалась насчет двери, то непременно продолжила: таких огромных шкафов не бывает!

Проходим вперед, пол из паркетной доски, пустое практически помещение, овальный стол, ярко-белый диван, два стула, барная стойка. Виднеется часть кухонной мебели, тоже ярко-белой.

— Выпьешь что-нибудь? — спрашивает Он, не дожидаясь ответа, заворачивает за угол и возвращается с бутылкой вина.

— Или виски?

— Вино, — отвечаю я.

Мы пьем вино и молчим какое-то время.

— Послушай. Я просто хочу с тобой поговорить. А потом посмотрим. Последние два года я встречался с девушкой, Кирой. Такое вот имя. Мне везет на редкие имена. Кира была много моложе. У нас сложились хорошие Тематические отношения. Виделись раз в две недели. Иногда реже. Иногда чаще. Потом Кира несанкционированно родила ребенка, у меня появилась дочь. Такое событие. После родов Кира потеряла интерес к роли нижней, наши встречи превратились в совсем ванильные. Кроме того, Кира требовала, чтобы я оставил жену и оформил брак с ней. Я этого делать не хотел. Не видел смысла. Часто ссорились. Уже не разговаривали нормально. Она кричала, потом плакала, я уходил. Наконец, вообще отказался от посещений ребенка, просто пополнял регулярно Кирин банковский счет. Стал посещать разовые сессии с… ну, желающие действительно находились. Она откуда-то узнала, ревновала. Выслеживала на такси, настигала, выкрикивала — что-то невероятное, фейерверки. Однажды позвонила, потребовала немедленного визита. Объяснила болезнью ребенка, дескать, приезжала «Скорая». Поехал. Подходя к подъезду, заметил Киру на балконе. Она держала в руках дочь, на девочке был яркий комбинезон. Увидев меня, она бросила ребенка на землю, крикнув что-то, я не разобрал. Вот что произошло чуть более года назад. Девочка умерла почти сразу. Киру признали невменяемой, лечат в спецклинике под Костромой. Я не навещаю, перевожу ежемесячно деньги. Такие дела.

— Такие дела, — говорю я. Ставлю бокал на стол.

— Да, — говорит Он. А что еще скажешь?

— И как Вы теперь? — спрашиваю после паузы, ведь невозможно же молчать полчаса, нет, даже тридцать три уже минуты.

— Я теперь? Никак.

Он встает. И повторяет: «Никак». А потом говорит: «Пойдем». И мы идем. Стеклянная перегородка с витражами раздвигается, опять пустое помещение, проходим. Лестница. Ступени из дерева, приятно теплые. На площадке вешалка, на вешалке пакет с сине-оранжевой надписью: «Телефон. ру».

Недавно в газете видела бесхитростное объявление: «Приму в дар вешалку». Оно меня очень развеселило, даже не возьмусь объяснить. Слово «вешалка» смешно выглядит на письме. Есть такие слова. Как-то во время завтрака я захохотала, подавилась чаем-кофе, прочитав на оранжевой банке этикетку «Конфитюр».

Он открывает дверь с витражами посередине. В окно светит фонарь с улицы. Можно даже не включать света.

— Смотри, что у меня есть, — говорит Он.

Тело плети сплетено конусом из мягкой кожи и имеет внутри гибкий силиконовый сердечник. Заканчивается плеть мягким узлом и хлопушкой из той же кожи. Хвост с хлопушкой у правильной, обмятой плети свободно свисает к земле, даже если держать ее вертикально вверх. Держу в руках роскошную двухцветную плеть телячьей кожи, красные и черные полоски кожи. Узел на конце легко проминается рукой. Слово «плеть» выглядит на письме страшновато и сухо, много лет я не произносила его вообще, специально следила за речью.

— Попробуй-ка, — говорит Он, указывая на прямоугольный кусок фанеры, плотно обмотанный сероватой веревкой, на вид пухлой, — это макивар. Тренажер для отработки ударов. Я держала плеть в руках, я держала плеть в зубах, если сценарий требовал поднести инструмент Господину, но никогда не работала ею.

Он смотрит внимательно:

— Или тебе будет более удобен снейк? Я хочу, чтобы ты ударила меня. Много, много раз. Мне это надо. Сделаешь?

Снейк представляет собой плеть без жесткой рукоятки. Его можно намотать на запястье, регулируя длину.

— Снейк применяется прежде всего для нагонов, — авторитетно говорит Он, выходит на время из комнаты, почти абсолютно пустой, я уже говорила, да? Деревянная скамья с кольцами, подхожу ближе и трогаю кольцо пальцем ноги. Рядом возвышается такая штуковина, для удобного размещения ударных девайсов, как же она называется. Подсвечник. Я много видела подобных — в тематических интернет-каталогах. Осторожно кладу на свободное место снейк, беру в руки короткую плеть с жесткой оплетенной рукояткой и петлей на конце. В петлю вставлен концевик из толстой ременной кожи. Это «собака». В таком виде «собака» является очень серьезным инструментом.

— «Собаку» лучше применять для работы с двух рук, вместе с флоггером или «кошкой», — говорит Он, снова появляясь в комнате. Переоделся — вместо темно-серого костюма надел мягкие на вид штаны серого цвета и белую футболку с принтом «От меня сбежала даже одежда», говорит еще:

— Тебе не подойдет вот это? Будет удобнее. Джинсы стесняют движения.

Протягивает что-то свернутое, какие-то наряды, я разворачиваю: белая футболка с принтом «От меня сбежала даже одежда» и штаны серого цвета — действительно, мягкие. Переодеваюсь в соседней ванной комнате, она неожиданно маленькая для большого дома, отделанного розовым туфом, наверное, гостевая; пол и стены красиво выложены мозаикой в холодных тонах. Зеленый, голубой, синий и фиолетовый. Черный свитер, безусловно, оставляю — длинные рукава, я не хочу обсуждать. Штаны мне длинны, смешно было надеяться, что хоть какие-то неизвестные штаны подойдут по размеру. Подворачиваю снизу, мягкая ткань разворачивается обратно, оглаживая щиколотку. Собственная голова кажется приятно пустой, как в классическом анекдоте про блондинок с ниточкой, на которой держатся глаза, что ли, забыла даже это.