В любви брода нет - Галина Владимировна Романова

— Да ребята мне доложили, что старушка из этой квартиры частенько тебя навещала. Вот я и решил, коли вы с ней почти в друзьях, смотайся-ка туда да разузнай, что там и как.

Назаров и без него уже догадывался, что там и как.

Севастьянова, несомненно, мертва. И мертва уже несколько дней, раз соседи жалуются на запах.

— А кто со мной еще поедет? — на всякий случай поинтересовался он у начальства.

— Щ-щас тебе опергруппу выдам, ага! — Начальник выругался. — У тебя там какая-то старая карга окочурилась, которой сто пятьдесят лет, а я тебе оперативников дам, как же! У меня и так три трупа висят по району. Прокурор того и гляди на дыбу вздернет… Ступай, Саня, ножками. Да не забудь слесаря из ЖЭКа вызвать, бабка не открывает, вонь стоит. Наверняка померла. Дверь взломаете, посмотрите, что там и как, тогда отзвонишь. Все, Саня, работай. Жду с докладом.

Рассказывать своему теперешнему руководству, от чего и почему окочурилась старая карга, Назарову не хотелось. Слишком долго и нудно объяснять. Выплывет его визит к Шершневу, а за эту самодеятельность его вряд ли кто похвалит. Нет уж, если кому и стоит доложить, то Короткову. Но это позже. Сейчас нужно добраться до дома, где жила Севастьянова. Теперь уже, наверное, не живет.

Мысли о Верочке и о ее бывшем муже с ярко выраженными собственническими замашками он пока задвинул подальше. Еще будет время подумать. Только сообща с ней придется думать, не в одиночку. А то можно до такого додуматься, что и жить не захочется вовсе…

Встреча с бывшим прошла на уровне сдержанной вежливости. Геральд вошел в квартиру, поприветствовал ее и осторожно поцеловал в щеку. Верочка внутренне порадовалась, обратив все внимание на сына. Она так соскучилась, так извелась без него, что мучиться от того, как и на что обидится ее бывший Гера, сочла лишним. Она носилась по квартире с резвостью молоденькой девушки, перебирала вещи сына. Грязные тут же отправляла в стирку. Новые, подаренные отцом, раскладывала по полкам. Их общий подарок ей — смешные мохнатые домашние тапки с лягушачьими рожицами — она тут же надела, и они с Данилкой без конца хохотали. Тапки при ходьбе издавали смешные квакающие звуки. Потом было решено попить чаю, и непременно с тортом. Данилка принял такое решение, углядев в отношениях отца и матери заметное потепление. Списать это на свой счет он не додумался.

Верочка вызвалась сбегать в магазин, быстро собралась и ушла. В этот момент как раз и позвонил Назаров.

Возвращая трубку на место, Геральд больше всего боялся, что сейчас примется колотить ею об аппарат, разбивая на тысячу мелких осколков.

Шлюха!!! Мелкая дрянная шлюха!!! Он же запретил ей… Он же пригрозил, чтобы она не смела… А она!.. Тварь! Сбагрила сына ему (тут он как-то подзабыл, что сам настоял на совместном отдыхе) и предалась здесь утехам. И с кем, господи, с кем!!! С ментом, легавым, мусором… С мелким неудачливым участковым, которого как мужчину может рассматривать лишь такое жалкое подобие женщины, как его бывшая жена. Дрянь, подлая, гадкая дрянь…

Геральд дождался, пока Данилка скроется в ванной, и метнулся в их бывшую супружескую спальню. Переворошил всю кровать, в бешенстве скидывая на пол простыни и подушки. Что он хотел найти, он и сам затруднялся ответить. Но он продолжал лазить по шкафам и тумбочкам, пытаясь что-то найти. Потом вдруг схватил обе подушки и поочередно приложил каждую к лицу. Одна пахла ее духами, он мог угадать их даже во сне. А вторая… От второй подушки несло резким чужим мужским одеколоном, который стоил сто рублей за ведро. Его одеколон, тут же кольнуло Геральда. А чем же еще мог пользоваться такой неудачник, как их участковый. Он мог пользоваться только таким дешевым одеколоном и еще пользовать его бывшую жену. На его постели, на его простынях и на его подушках…

Если бы Верочка вошла в квартиру именно в этот момент, он бы точно ее убил. Но она что-то задерживалась. И у него было время прийти в себя и привести в относительный порядок их бывшую спальню. И еще осталось время все детально продумать.

Он ей этого не простит. Никогда и ни за что не простит.

Она не имела права так поступать с ним! С ними!..

Геральду стыдно было вспоминать сейчас о своих малодушных мечтаниях, посещавших его на курорте в минувшую неделю. Когда он смотрел на ликование своего ребенка, на Нику, что суетливо металась между ними, он временами представлял на ее месте Веру. А однажды… Однажды ему даже привиделось, что будто бы не Ника моется в гостиничном душе, а его Верка. И она выйдет сейчас оттуда, порозовевшая, пахучая и свежая. И он станет любить ее, и все мгновенно встанет на свои места. И болеть у него ничего не будет. И операцию, что он втайне от всех наметил, не придется делать. И о завещании тоже думать не придется…

Но она всех опередила — его вероломная подлая женушка. Она, сама о том не подозревая, все поломала. Теперь-то уж он никогда не станет ничего менять. И возвращать ее себе не станет, но вот наказать… Наказания она достойна. Сурового, еще более сурового, чем она могла себе представить. Сейчас вот она вернется из магазина. Они выпьют чаю. Он под любым предлогом удалит Данилу из дома. И тогда она сполна ему заплатит за свое распутство.

Верочке пришлось долго плутать по магазинам, прежде чем она купила любимый торт Данилки. Огромная коробка, перетянутая бечевкой, тянула руку, но она не роптала. И автобусом не поехала, чтобы в давке торт не пострадал. Она шла скорыми мелкими шажками по тротуару и бездумно улыбалась.

Все складывалось хорошо… Все складывалось очень хорошо…

Данилка вернулся, мальчик родной, милый. Геральд ведет себя сдержанно и рассудительно. Словно и не было его животной разнузданности перед отъездом. Может, все еще будет нормально и наладится? Может, ей и уезжать никуда не стоит? Она останется и будет по-прежнему ходить в свою школу, учить детей и ждать вечерами… Сашу.

При мыслях о нем Верочка встрепенулась.

А что?! Почему нет?! Почему обязательно нужно бежать куда-то, когда все еще может наладиться! Он любит ее. Боже, как он любит ее! Она наблюдала за ним ночами, притворившись спящей. Старательно выравнивала дыхание и наблюдала. Так целовать ее и смотреть на нее, не любя, было невозможно. Он ни о чем ее не просил и не торопил ее. И она догадывалась, почему.

Саша боялся. Он боялся все испортить, разрушить одним неосторожным словом или потревожить ее покой, который она с ним обрела.

Ей стыдно было признаться самой себе в том, как ей с ним хорошо. Он не учил ее позициям и технике, как это любил делать Геральд. Не давал указаний относительно ее дыхания или поцелуев. Он всего-навсего любил ее, а она это просто-напросто чувствовала…

— Здрассте, Вера Ивановна, — окликнули ее сзади.

Она вздрогнула от неожиданности и оглянулась.

Баловнев!..

Черт, как не вовремя. Она не готова сейчас вступать с ним в интеллектуальные пикировки. А намерения у него, судя по внешнему виду, весьма конкретные. И кажется, даже…