Реванш русской истории - Егор Холмогоров

Фактически вся стратегия США построена на предпосылке отказа Москвы от эскалации конфликта. Но это – фундаментальная ошибка. Чтобы успешно использовать ядерный шантаж, нужно было сохранять ту гламурно-перекормленную Россию, что имела место быть еще год назад. Сегодня из всех участников глобального конфликта именно у России менее всего есть что терять. Парадоксальным образом, именно санкционная политика Вашингтона повысила уровень психологической мобилизации российского общества до военного уровня. Так что игра в шантажиста может подвести нас к порогу катастрофы гораздо быстрее, чем рассчитывают в Белом доме.

Свои риски есть и у России.

Если Вашингтон рассчитывает на наш экономический крах и ошибается – на фундаментальном уровне наше хозяйство довольно прочно, а в условиях глобального конфликта до высокой экономики скоро никому дела не будет, – то мы несколько переоцениваем уровень наших военных возможностей. Можно очень долго рассказывать самим себе о славе русского оружия и непобедимости русского солдата, но опыт всех наших больших войн (за исключением разве что Семилетней) показал, что Россия делает невозможное «в конечном счете», и это конечное торжество обходится ей очень дорого. Идти же к этому торжеству приходится тернистой дорогой потерь и катастроф.

Бои ополченцев с деморализованной украинской армией показывают, что даже против нее успех дается отнюдь не с наскока, а лишь после долгой и трудной работы. Именно поэтому заложенный во всех наших обсуждениях соблазн военного решения требует очень серьезных уточнений: что будет если всё пойдет не так? Если вместо стремительного сокрушения мы увязнем на полпути? Именно с опасением такой ловушки и связана попытка Москвы максимально дистанцироваться от конфликта, говорить о нем как о внутриукраинской гражданской войне, к которой, вопреки мнению Запада, мы не имеем никакого отношения. Но эта поза становится всё менее естественной.

По большому счету, все попытки российской дипломатии избежать прямого втягивания в конфликт спотыкаются об одну препону – полное отсутствие субъекта для конструктивного диалога в Киеве. Постмайданный режим представляет собой боевого зомби, и все попытки найти к нему подходы через разум, корысть, страх и любые человеческие мотивации встречают жесткое сопротивление. И несмотря на глобальность кризиса, ключ к его разрешению, возможно, лежит не в Вашингтоне, не в Минске, не в Донбассе и Дебальцево, а в Киеве. Там, откуда год назад всё и началось. Воскресить Франца нашего Фердинанда было нельзя. Прогнать из Киева стаю майданных бесов более чем возможно.

11 февраля 2015

XVI век был последним великим в истории Средиземноморья. В то октябрьское утро 1571 года, когда у Лепанто захлестнулись абордажными крючьями галеры Дон Хуана Австрийского и Али-паши, участники эпохального сражения за господство над Средиземным морем еще не знали, что, в сущности, они последние гости уже давно закончившегося пира. Пересекший Атлантику Христофор Колумб стал не только открывателем Нового Света, но и пророком нового, Атлантического мира.

С тех пор Атлантика стала больше чем просто океаном – она превратилась в идеологию. «Атлантическая солидарность», «атлантизм», «Североатлантический альянс» – всё это весомые, опасные и требующие кровавых жертвоприношений языческие божества. Именно ради атлантических идеалов вице-президент США требует от европейцев покорно переносить тяжесть санкционной войны с Россией и не жаловаться. Довольно странное, если рассуждать в категориях географии, предположение, что наличие выходов к Атлантическому океану требует у европейцев быть ближе к США и Британии, чем друг к другу и расположенной не за океаном России, превратилось, по сути, в палку в руках американского капрала, которой приструняют всех недовольных. Против этого атлантистского фанатизма, скажем сразу, у России нет никаких шансов.

Но что-то в сегодняшнем мире меняется. Атлантика перестает быть доминирующим мировым пространством, ее возможности почти исчерпаны. Одни ждут «пацифистской» эры, когда новым великим океаном станет Тихий. Другие обращают внимание на то последовательное упорство, с которым Китай реализует упущенный в XV веке шанс создать свое имперское пространство в Индийском океане. Кто-то с приступами жадности, а кто-то с восхищением следит за тем, как Россия превращает Арктический океан в собственность с колоссальными ресурсами. Атлантика становится просто речкой между Нью-Йорком и Лондоном.

И в этом перераспределении весовых долей океанов совершенно иное значение приобретает Средиземное море. Из заболотившейся периферии, где сосредоточены европейские страны-неудачники, в то время как атлантический Север сделал прыжок в индустриальную эпоху, Средиземноморье вновь становится коммуникативным звеном между Европой и поднимающимся Индийским океаном. А главное – вспоминает о своей роли колыбели цивилизации, самого исторически насыщенного и культурно интенсивного пространства за всю историю человечества. Египет, Кипр, Греция, Рим, Карфаген, Византия, крестовые походы, «Сицилийская вечерня», подъем Испании – всё это вехи большого средиземноморского мира, который некогда и был истинной Европой поверх условных частей света, в то время как позднейшая атлантическая Европа была варварской периферией.

Сегодняшняя Европа представляет собой во многом искусственную спайку двух цивилизаций – средиземноморской и атлантической. Эта спайка была обеспечена грандиозным технологическим прорывом атлантического мира в эпоху промышленной революции, обеспечившей Голландии, Англии, а затем Америке безусловное доминирование. Однако сегодня эта спайка явно дает трещину.

«Атлантисты» считают средиземноморцев ленивыми нахлебниками. Те, в свою очередь, глядят на северных соседей как на манипуляторов и кровососов, которые больше имитируют технологические прорывы, чем их осуществляют. Так или иначе, каждая сторона ощущает, что этот цивилизационный союз обходится слишком дорого. Европа распаивается на средиземноморскую и атлантическую. Именно в этом секрет той странной и во многом парадоксальной цепи событий, которая без ясного замысла и выраженной воли России кажется скорее «судьбой», чем «планом», и втягивает нас в Средиземноморье.

За прошедший после возвращения Крыма – наших средиземноморских ворот – год Россия радикально изменила отношения с Турцией, превратившейся из цербера на наших воротах в дружелюбного привратника. Затем последовала впечатляющая демократическая революция в Греции, сместившая в нашу пользу все балансы в Евросоюзе. Довольно экстравагантно прозвучало предложение Кипра разместить у себя российские воздушные и морские базы. Давний стратегический союз с Сирией приобретает тем самым новый смысл – мы уже не два изолированных партнера, а части единой восточно-средиземноморской цепи, южный конец которой находится в Египте, столь дружественно принимавшем недавно Владимира Путина.

Египет и Сирия – страны, которым удалось оказать сопротивление навязанной Америкой «демократизации» с привкусом пещерного фанатизма – становятся своеобразным ключом ко всей судьбе Средиземноморья. Если они устоят под натиском выращенного США монстра ИГИЛ из Ирака и Ливии, то от Севастополя до Каира пройдет устойчивая ось возрожденного Восточного Средиземноморья.