Золотое дело - Сергей Булыга

И засмеялся: ха-ха-ха! И тут горючая стрела в него оттуда! Игичей чуть увернулся, погрозил пальцем, сказал:

– Нехорошо, Сенгеп, добрые братья так не поступают. Но я зла не держу. Уходи когда хочешь. Но завтра будет поздно! – И ушёл.

И наши все тоже ушли, вернулись в табор. Вечером, за ужином, Кузьма ругался, говорил, что Волынскому что, ему в чуме тепло, а мы все мёрзни! Скоро передохнем все от холода!

На следующий, третий, день, мороз ещё больше окреп, и снегопада уже не было. Все, не дожидаясь переговорщиков, пошли к реке. В Куновате было тихо. Подошли переговорщики, вышли на лёд…

И вдруг в Куновате зашумели! По стене забегали. Потом начали выставлять одно бревно из тына, а рядом второе. Выставили, получился узкий пролаз. Через него наружу вылез какой-то незнакомец в большой шапке из чёрной лисы, в длинной медвежьей шубе и с двумя саблями в руках.

– Это Сенгеп, – сказал Кузьма.

Сенгеп отступил в сторонку. Через дыру в тыне вылез ещё один остяк, после ещё, ещё… И так они вылезали и вылезали очень долго и молчали. И так же у нас молчали, даже Игичей ни слова не сказал. А Сенгепово войско всё лезло и лезло, пока всё не вылезло. Потом те, которые остались в Куновате, поставили, забили выставленные брёвна обратно. Сенгеп развернулся и повёл своих, они огибали Куноват и скрывались за его углом. Наши стояли и молчали. Потом Сенгепово войско показалось на том берегу, а потом уже совсем скрылось в тайге. Стало тихо-тихо…

И вдруг в Куновате ударили бубны. Бубны били всё громче и громче, ляки кричали «гай, гай!», и так продолжалось долго.

Потом они начали стрелять. Но стрелы были уже не горючие. А наши стреляли по ним из пищалей. Правда, стреляли мало, потому что Волынский велел беречь порох. А то, сказал, как передали, вдруг не хватит на заряд.

– Какой ещё заряд? – спросил Маркел.

– Пороховой, какой ещё, – сказал Кузьма. – Мы так в прошлом году брали Пелым. Подложили бочку с порохом под стену и рванули.

– Так как это подложить? – спросил Маркел. – Ведь не дадут. Убьют же.

– Могут убить, а могут – нет, – сказал Кузьма. – Да и чего тебе? Охотников и без тебя всегда найдётся. Ведь не даром же! Когда в Пелыме стену подрывали, князь Горчаков после выдал подкладчикам по полугодовому жалованью и по ведру вина на каждого. А их было двое, значит, два ведра. Попировали тогда славно! Так, я думаю, будет и здесь – как только пойдёт снег, и погуще, вот тогда и закладывай порох, тогда никого не видно, а свечу не загасить, свеча же ставится особая, называется палительная. И уже как рванёт, так рванёт! Дыра в стене будет такая, что хоть на возу въезжай! Но это после. А до этого всё будем перекрикиваться и перестреливаться. Так что скорей бы снег!

Но этих его слов Господь, похоже, не услышал, и снега не было ни вечером, ни ночью, ни назавтра утром. Кузьма долго смотрел на небо, а потом сказал, что сейчас выйдет наш переговорщик и будет кричать, чтобы они скорей сдавались, а те не сдадутся, и опять пойдёт стрельба.

Но на самом деле это было вот как. На следующий день, только они сели завтракать, как от Куновата забухали бубны, и очень громко. В таборе переполошились, встали и пошли к реке смотреть, что там творится. И увидели, что в Куновате в тыне снова выставлено два бревна, и через получившийся пролаз вылезает лугуевский переговорщик, а следом за ним двое с бубнами. Наши как стояли, так и остались стоять на своём берегу, а эти, лугуевские, вышли на середину реки, остановились, перестали бухать в бубны, и лугуевский переговорщик начал кричать примерно такое: эй, воевода, и ты, Игичейка, это я, простой переговорщик, передаю вам слова нашего славного храброго князя Лугуя, сына Пынжина, который говорит, что он вас знать не знает и видеть не желает, поэтому он будет говорить только с царским послом! Подайте ему царского посла! Где ты, посол?

Все стали оглядываться на Маркела. Маркел не выходил вперёд, молчал, и на душе у него было гадко. К нему подошёл Волынский и стал сердито смотреть на него. Маркел ещё подумал, после прошептал что-то в сердцах, выступил вперёд и дальше пошёл вниз к реке. Шёл, трогал кистень в рукаве, пробовал его подталкивать – кистень подталкивался мягко, и Маркел шёл дальше, не оглядывался. Сзади было тихо-тихо. Так, в полной тишине, Маркел дошёл до лугуевских переговорщиков и остановился. Главный лугуевский переговорщик мельком осмотрел его и указал рукой идти к пролазу.

И они пошли. Маркел шёл первым. На него смотрели сверху, с куноватской крепостной стены, а кое-кто из смотревших уже держал лук наготове, с вложенной в него стрелой. Маркел изредка повздыхивал.

Возле пролаза он опять остановился, перекрестился и полез.

Пролез, распрямился, осмотрелся. Перед ним был широкий двор, во дворе стояло войско, а перед войском с золочёным ремешком на лбу стоял Лугуй. В руках у него было две сабли. Маркел кивнул ему.

– Снимите! – приказал Лугуй.

К Маркелу кинулись, сорвали с него шапку. Ветер раздул его волосы. Лугуй усмехнулся, продолжил:

– Славный будет ух-сох! Надевайте.

Шапку опять надели. Даже, правильнее, нахлобучили, поэтому Маркел её поправил. Лугуй ещё раз усмехнулся и сказал:

– Ты обманул меня, посол. Я посылал тебя на пир к Великой Богине, а ты убежал. И моего брата ты тоже обманул: он тебе поверил и предал меня, и мне пришлось его убить. Но я не держу на тебя зла. Да и разве ты виноват? Ведь если что в этом мире случается, то, значит, на то была воля Великой Богини. А теперь её воля вот в чём: она хочет, чтобы ты меня ещё раз выслушал.

– Я тебя слушаю, – сказал Маркел.

– Такие речи нужно говорить в тепле, – с улыбкой продолжал Лугуй. – Пойдем!

И он убрал сабли в ножны, развернулся и пошёл к большим двухэтажным хоромам, стоявшим посреди городка. Маркел пошёл рядом с Лугуем. Они подошли к крыльцу. Отыры, стоявшие там, расступились. Лугуй и Маркел вошли в хоромы, поднялись на второй этаж и там зашли в трапезную, сплошь устеленную широченной кошмой. Лугуй оглянулся. Вошли кучкупы, сняли с него шубу, он сел на кошму, положил рядом сабли и кивнул Маркелу. Маркел расставил руки, с него сняли шубу. Маркел сел на кошму. Лугуй махнул рукой. Вошли двое кучкупов и подали Маркелу и Лугую по чашке питья. Маркел принюхался, питьё ничем не пахло. Лугуй выпил, Маркел выпил за ним следом. Питьё оказалось сладкое и не хмельное. Маркел утёрся. Лугуй усмехнулся и спросил:

– Как идут твои дела, посол?

– Даже лучше, чем хотелось бы, – сказал Маркел.

– Вот как! – сказал Лугуй и улыбнулся. – Рад за тебя, посол. Тогда ты, наверное, уже собираешься ехать обратно.

– Нет, ещё не собираюсь, – ответил Маркел. – Я не все дела закончил.

– А что тебе ещё осталось сделать? – спросил Лугуй.

– Расспросить тебя о том, о сём, – сказал Маркел.

– Ну так расспрашивай, – сказал Лугуй. – И я тебе на всё, о чём спросишь, отвечу. Мне же скрывать нечего, и также виниться не в чем. Язык у меня чист.