Круги в пустоте - Виталий Каплан

— Постой, Тайхиу, — усмехнулся Салир-гуа-нау. — Не так быстро и не так просто. Это ж не свободный горожанин, чтобы честью по чести голову резать. Это ж скотина, раб. Мы его сперва попользуем всей стаей, ты глянь, задница у парнишки что надо. Чем, спрашивается, мы хуже его господина? Ну а потом, на свежую голову, что-нибудь интересное придумаем. Да ты ножик-то, Тайхиу, не убирай далеко, мы как вернемся, для начала ему кое-чего лишнее оттяпаем. Причинное хозяйство ему уже не понадобится. Ну что, волки портовые, до дому, значит?

Митька помертвел. Ну вот, погулял, называется! А ведь стоило ему послушаться кассара… Нет, свежих впечатлений захотелось. Вот и будут ему теперь свежие впечатления… свежие и очень острые… А завершится это чем-то столь ужасным, что и муравьиная яма отдыхает. Он не сомневался в изощренной фантазии предводителя. И никуда не деться, не вырваться, его держат крепко, да и что он может против кодлы в полтора десятка здоровых, опытных и вооруженных бойцов?

Перед глазами с бешеной скоростью промелькнула каменная арена, и корчились под струями синего огня приносимые в жертву единяне, а дядька в плаще озабоченно потирал свою лысину, и вздымался до неба огромный, ослепительно-белый парус, а Санька Баруздин приветливо помахал ему бутылочкой пива, смеялся и прыгал в толпе мелкий загорелый пацаненок, возмущенно внушала что-то Глина, пристукивая классным журналом по столу, и беззвучно плакал тот малыш, которого они тормознули в парке. Все это пронеслось в уме точно возникшая на миг картинка в калейдоскопе. Он читал где-то, что так бывает перед смертью, и даже не особенно удивился.

— Господа! А вам не кажется, что вы присвоили чужую собственность?

Он вздрогнул, повернулся на звук — и увидел стоящего в пяти шагах хозяина. Харт-ла-Гир спокойно и насмешливо взирал на бандитов.

Те, впрочем, не особо и растерялись.

— Шли бы вы отсюда, почтенный, — пренебрежительно сообщил кассару предводитель. — А то ведь башку откусим и скажем, что так и было. Здесь порт, понимать надо.

— Но, господа, вы делаете большую ошибку, — возразил, загораживая банде дорогу, кассар. — Дело в том, что я — кассар Харт-ла-Гир из Нариу-Лейома, а этот мальчик — законно принадлежащий мне раб, о чем свидетельствует и надпись на его ошейнике, и имеющийся у меня свиток, — похлопал он себя по зеленой безрукавке, где, как знал Митька, был нашит внутренний карман.

— Слушай, дурачок, гуляй отсюда, пока мы добрые, — вылезла из-за плеча предводителя шкафообразная горилла в сиреневых шароварах. Вид короткого, расширяющегося к острию меча, которым она поигрывала, намекал на недолговечность всякой, а особенно бандитской доброты.

А ведь у кассара нет с собой меча, сокрушенно подумал Митька, и тут же сообразил, что и будь у того меч — против полутора десятков это ничуть не помогло бы.

— Иными словами, господа, — все тем же скучающим тоном сообщил Харт-ла-Гир, — вы отказываетесь удовлетворить мое законное требование вернуть мне мою собственность. Насколько я понимаю, вы отказываетесь и проследовать со мною в управление городской стражи, где уполномоченные лица могли бы рассмотреть наш спор.

— Нет, ну ты смотри какой умный, — ощерился предводитель, — все он понимает! Давай, уматывай подобру-поздорову, а то мы не только твоего мальчишку, а и тебя во все дырки поимеем.

Бандиты дружно заржали, им, видимо, очень понравился предложенный вариант.

Харт-ла-Гир, однако, ничуть не обиделся.

— Что ж, я подозревал услышать именно такой ответ. Заметьте, господа, я прилагал все усилия, дабы разрешить наше недоразумение мирным путем. Но, произнеся эти слова, почтенный Салир-гуа-нау лишил меня таковой возможности, ибо задел природную честь кассара, а согласно древним установлениям мудрого Гуами-ла-мош-Налау, сие оскорбление смывается исключительно кровью. Дальше все случилось столь быстро, что Митька не понимал и половины происходящего. Там, где только что в небрежной позе стоял кассар, образовалась пустота, и брошенный туда метательный нож по рукоять воткнулся в землю. А сам Харт-ла-Гир крутящимся смерчем проскользнул сквозь сгрудившуюся толпу и вылетел из нее с двумя мечами в руках. Два тела, глухо воя, корчились в пыли, и та стремительно намокала под ними.

— Или все-таки разойдемся без обид? — издевательски улыбаясь, предложил кассар, оказавшись лицом к лицу с предводителем. — Я мог бы подарить тебе жизнь, ограничившись кровью. Скажем, заберу нос или ухо…

Не оценив кассарской доброты, главарь глухо взревел и, размахивая своими мечами, бросился на Харта-ла-Гира. Сталь ударила о сталь, полетели во все стороны желтые искры, и две фигуры начали свой стремительный танец.

Митька вдруг ощутил, что его никто уже не держит — бандиты заняты были делом. Рассредоточившись, они аккуратно обходили со всех сторон круг, в котором сражались кассар с предводителем. Один из них опрометью кинулся куда-то в сторону портовых складов — видимо, за подмогой, остальные медленно смыкались возле поединщиков, и двое уже взводили тетиву небольших, но, очевидно, сильных луков. Заметно было, что хоть они и удивлены резвостью кассара, но не слишком обескуражены.

А дела в круге менялись столь стремительно, что Митька не успевал отмечать события. Вот предводитель сделал красивый выпад, ударив своим правым мечом снизу вверх, и почти распорол кассару живот. Почти — ибо тот в последний момент чуть отклонился, и лезвие прошло в каком-то сантиметре от его тела. Вот кассар подался назад, припал на левую ногу, едва ли не сел на нее, и предводитель, хищно блеснув глазами, устремился к нему — и тут оба кассарских меча хитрым винтом обвились вокруг его левого клинка, одновременно крутанулись в разные стороны, и предводителев меч, жалобно дзинькнув, улетел куда-то вдаль. Оставшись с одним клинком, главарь моментально изменил тактику. Он больше не кидался в атаку, но вращал мечом с такой скоростью, что вокруг него, казалось, возникла сплошная железная завеса. А кассар, впрочем, и не пытался ее пробить — он плавно кружился возле, иногда лишь пробуя захватить своими мечами клинок противника, но единожды обжегшись, предводитель теперь был настороже.

Митька сидел на корточках и, не отрываясь, смотрел на происходящее в круге. Бандиты уже не обращали на него внимания — оставшийся десяток ждал, когда можно будет вмешаться, не рискуя зацепить начальство.

Что-то кольнуло его пятку, и протянув руку, Митька нащупал небольшой, размером с куриное яйцо, осколок кремня. Машинально зажав его в кулаке, он все так же заворожено смотрел на бой. Время, казалось, почти застыло, оно струилось едва-едва, падало капельками воды из прохудившегося крана, и сколько на самом деле его прошло — минута или час, Митька сказать не мог. А в круге меж тем произошли некоторые изменения. Предводитель, коротко взвыв, отпрянул назад, по лицу его струилась темная, едва ли не черная кровь. Присмотревшись, Митька понял, что у того отсутствует левое ухо. Кассар без устали кружился рядом, время от времени лениво пробуя пробить защиту предводителя. Казалось, ему вообще неинтересен этот бой, и он вертится с мечами не по своей воле, а только ради исполнения какого-то опостылевшего ему кассарского долга. Потом вдруг — именно вдруг, Митька не понял, что же случилось, предводитель вновь заорал и принялся беспорядочно тыкать перед собой мечом. Правого уха у него теперь тоже не было, и, похоже, он лишился зрения. А кассар, смачно сплюнув на обагрившуюся кровью землю, сделал короткий выпад — и его противник тяжело осел, точно продырявленный мешок зерна. Меч выпал из его ослабевшей руки, из горла доносился лишь хриплый, прерывистый вой, в котором нельзя было различить ни слова.