Не исчезай - Каролина Эрикссон

Маневр снова вызвал боль в плече, острую и жестокую. Остатки жидкости в стакане вылились на грудь и намочили тонкую ткань футболки. Спирт слегка обжег, расползаясь по коже. В это же время ее рука звонко ударила меня по щеке, и мне показалось, что и так покалеченная голова сейчас расколется.

– Ну ладно, – сказала она. – Тогда мы сделаем по-другому.

Она схватила меня и снова уложила на спину на пол. Все мое тело захрустело. Боль сверлила в голове и в плече. Зрение расфокусировалось, картинка перед глазами разбилась на множество сверкающих осколков и потом медленно померкла по краям. Но было нужно удержаться от обморока. Это все, о чем я могла думать.

Я заметила, что она удаляется от меня в сторону входной двери. И тут внезапно в голове возникла другая мысль. Топор! Если она найдет топор, все кончено. Я застонала. Знала, что надо во что бы то ни стало подняться, защититься, бороться за свою жизнь. Но я была не в силах даже пошевелиться. Не могла даже перевернуться на бок. «Тогда пусть все закончится», – пронеслось в голове.

Она снова вошла и захлопнула за собой дверь. Я не слышала, чтобы она заперла ее на замок, но это не имело значения. Я никогда не встану с пола. Мрак подбирался все ближе. Я снова повернула лицо к потолку и лишилась чувств.

Стук шагов. Кто-то что-то бормочет про бензин. «Я уверена, что у меня была еще канистра в запасе». Мамин голос. Сначала он звучит удивленно и с надеждой, потом обеспокоенно и расстроенно. Внезапно он резко затихает, прямо посреди предложения. Проходит какое-то время. Я снова проваливаюсь в небытие. Затем веки вздрагивают, открываются, и я различаю очертания хорошо знакомой фигуры. Она сидит чуть поодаль совершенно неподвижно. Мама! Ты нашла меня, ты приехала! Хочется позвать ее, но голоса не слышно. Мне удается пошевелиться и привлечь ее внимание. Тяжело дыша, она наклоняется вперед. Весь ее облик выражает тревогу.

– Грета, – говорит она. – Вот я и приехала. Как ты?

Она тоже связана? Из-за этого она сразу же не бросилась ко мне? Мои губы беззвучно прошептали одно слово.

– Дорогая, – обратилась мама к кому-то с другой стороны. – Позволь мне подойти к дочери и посмотреть, как она.

– Так она твоя дочь?

Ударение лежало на двух последних словах, голос сочился презрением. Я направила взгляд в ту сторону, куда смотрела мама, и сразу же увидела ее. Она стояла, прислонившись к стене, всего в нескольких метрах от стула, на котором сидела мама. Она стояла ко мне в профиль, длинные светлые волосы закрывали лицо. Простое легкое платье в цветочек и светлый кардиган. Повседневный, будничный наряд. Она выглядела бы как любая другая женщина, если бы не черный, узкий и длинный предмет в руках. И хотя я было воспряла духом, увидев маму, едва поняв, что это за предмет, потеряла всякую надежду. Она нашла топор. Топор, который я купила, чтобы защитить себя. Теперь было нетрудно понять, почему мама не может пошевельнуться, не попросив разрешения.

– Позволь подойти к ней.

Психотерапевт нервно провела рукой по волосам. Ее пальцы застряли в спутанных прядях, и она резко дернула рукой, вырвав клок волос. Ее движения были порывистыми, она выглядела неуверенно, почти смущенно. Совсем не так, как некоторое время назад, когда мы были с ней одни.

– Почему я должна это делать?

Когда она приехала сюда, она, очевидно, думала, что я буду в полном ее распоряжении. Мамин приезд спутал ее планы.

– У тебя есть дети? – спросила мама с едва заметной дрожью в голосе. – Если да, то знаю, ты меня поймешь.

Несколько мгновений было тихо. Психотерапевт, казалось, совещалась сама с собой. Наконец она махнула топором перед маминым носом:

– Ладно, но не забывай о том, что у меня в руках вот эта штука. Если будешь что-нибудь выдумывать, я не замедлю ей воспользоваться.

Через несколько секунд мама опустилась на колени возле меня и наклонилась ко мне.

– Деточка моя, что же такое с тобой случилось?

Она осторожно обхватила обеими руками мое лицо, нежно провела прохладными пальцами по щекам и шее. Она невольно поморщилась, и я решила, что она обнаружила след от галстука Алекса. Что я отвечу на ее вопрос? Но тут я вспомнила, как ветки раздирали мне лицо в лесу, как весло ударило по голове и по плечу. Вспомнила, что футболка пропиталась спиртом, ноют корни волос, руки и ноги связаны. Отметина на шее трехдневной давности явно должна была сейчас привлекать меньше всего внимания. Мама наклонилась совсем близко, как будто бы затем, чтобы поцеловать меня в щеку. Я услышала шепот возле уха:

– Я не знала, что она здесь. Она набросилась на меня, отобрала сумку и мобильный как раз в тот момент, когда…

Быстрые шаги приближались к нам. Мама поспешно выпрямилась. Когда она отходила обратно, я слышала, что она пытается воззвать к психотерапевту «как мать к матери».

– Она вся в синяках и ранах, дочь сейчас очень нуждается во мне. Кроме того, у нее жар, она вся горит. Ты должна позволить мне дать ей хотя бы стакан воды.

Упоминание воды принесло болезненное воспоминание о моем обожженном горле. Казалось, что в голове полыхает пожар. Я должна была, просто была обязана глотнуть воды. Но у психотерапевта, очевидно, закончилось терпение. Ее растерянность прошла. Она резко оттащила маму обратно на стул.

– Я ничего вам не должна, – холодно сказала она. – Единственное, что я должна сделать, – это покончить со всем этим.

Она наклонилась к маме и принялась делать что-то, о чем я могла только догадываться.

– Тебе нет нужды меня связывать, – глухо сказала мама. – Даже если мне удастся развязать Грету, она будет не в состоянии отсюда сбежать. А одна я тоже никуда не денусь. Я не уйду из этого дома без своей дочери.

Движения психотерапевта замедлились, по ее спине было заметно, что она колеблется. Наконец она пожала плечами и отошла от мамы.

– Ты не должна была приезжать сюда, – пробормотала она. – Я не собираюсь оставлять свидетелей.

«Покончить со всем этим. Свидетели». Меня охватил ужас. Я беспокойно заворочалась, чувствуя, как веревка впивается в запястья.

– Что же такое ты собираешься делать?

Мамин вопрос остался без ответа. Жесты психотерапевта тоже ничего не выдавали. Она крепко схватила топор обеими руками. Мой взгляд был прикован к маминому лицу. Над ее верхней губой выступили жемчужины пота. Очень долго стояла тишина. Затем мама осторожно протянула руку к топору.

– Отдай мне его, – сказала она. – Отдай мне его, и тебе не придется делать ничего, о чем ты потом пожалеешь.

Этот ее тон, властный и повелительный, я так хорошо его знала. Я почувствовала зуд под кожей, когда услышала его. Нет, мама, не надо, не делай так.

– Ты не хочешь всего этого, – убедительно продолжала мама. – В действительности ты этого не хочешь.