Реализация - Дмитрий Николаевич Дашко

за старшего останется Леонов, попрощался и выскочил на улицу.

На мгновение ощутил порыв авантюризма: сходить, что ли, к своему дому, понюхать, что и как… Однако быстро опомнился: рисковать надо только в оправданной ситуации. Сейчас мне это ни к чему.

Если нет чекистов, может ждать тот же Филатов. Человек идущий домой, как правило, расслабляется и не думает об угрожающей опасности, его тогда и убить легче.

Адресок, куда поселили Лаубе, я заранее срисовал и теперь знал, куда идти. В городской квартире со здоровенным собакиным хреново. Мучаются и хозяева, и животные, так что для Константина Генриховича подобрали временное жильё в том, что в моё время обычно называлось частным сектором, а по сути было деревней внутри города.

И такого «частного сектора» в Рудановске хорошо если не девять десятых из общего количества домов.

Я подошёл к неказистому полуразрушенному заборчику, выстроенному около рядовой крестьянской избы.

Немного постоял, всматриваясь.

В окошке горел свет, из трубы курился дымок: завхоз говорил, что дом долго пустовал, так что его требовалось прогреть.

Выходит, Константин Генрихович ещё не спит. Уже хорошо. Не люблю поднимать людей из постели, тем более в столь неурочный час.

Лаубе моему приходу не удивился, как чувствовал, что заявлюсь в гости, пусть даже на ночь глядя.

– Георгий Олегович, рад снова вас видеть!

– поприветствовал меня он. – Появилось какое-то задание для нас с Громом?

– Гром пока может отдохнуть, а вот для вас действительно нашлось кое-какое поручение.

Я не стал сообщать Лаубе все детали, он мужик умный, сам поймёт, что к чему.

Так и вышло. После моего короткого и сухого рассказа он только уточнил для себя пару деталей, а потом пригласил за стол.

– Давайте поужинаем вместе, Георгий Олегович. Вы как к яичнице относитесь?

– Положительно отношусь, – откликнулся я.

– Вот и прекрасно. Я с соседкой договорился, она мне яйца дешевле, чем на рынке, будет продавать. Сегодня сразу купил десяточек.

Он захлопотал возле печки.

После ужина легли спать. Если обычно меня вырубало за секунду, этой ночью я долго ворочался с бока на бок под мерное похрапывание Грома.

После завтрака Лаубе выгулял пса и отправился с ним на службу. Чтобы мне не было скучно, Константин Генрихович дал почитать несколько привезённых с собой книжек.

Я остановил выбор на томике Чехова. Его умная и ироничная проза как нельзя кстати соответствовала моему настроению.

Издание было солидным, дореволюционным, однако я давно освоился со старым алфавитом, и все эти нелепые «яти» в непривычных местах перестали меня смущать. Так что скоро книга поглотила моё внимание и помогла отвлечься от проблем.

Примерно в час дня Константин Генрихович вернулся, причём не только с Громом. На сей раз в компанию старого сыщика и служебного пса затесался и мой начальник уголовного розыска.

– Георгий Олегович, – торжественно объявил Лаубе. – Не знаю, что у вас стряслось на работе, но я не сомневаюсь, что вы – честный человек, так что я всегда буду на вашей стороне. Понимаю, что вы не хотите впутывать меня в собственные проблемы, быть может, вас смущает мой возраст… Однако хочу вас заверить: седина на моей голове ещё не превратила меня в дряхлую развалину, и потому рассчитывайте на меня.

– Спасибо, Константин Генрихович.

У меня просто не нашлось других слов. Я не знал, как мне высказать свою благодарность в адрес этого замечательного человека.

За обеденный стол мы уселись втроём с видом заправских заговорщиков.

– Георгий Олегович, новости такие: вас ищет ГПУ, сегодня уже приходили трое с мандатом от Кравченко, – заговорил Леонов. – Им сказали, что вы в отъезде, они вроде как поверили, однако одного человека в вашем кабинете оставили. И да, у вас в кабинете и на квартире произвели обыск.

– Что-то нашли? – нахмурился я.

В общем-то, пока всё шло в традиционном русле, выходит, не зря вчера готовился.

– Нам не докладывали, – вздохнул Леонов. – Долго собираетесь в подполье находиться, товарищ начальник милиции?

– Зависит от нас с вами, – сказал я. – Что насчёт Бекешина и Юхтина?

– Они в деле, товарищ Быстров. Будут вечером у вокзала как штык! – заверил Пантелей.

– Прекрасно. Место, в котором будем держать Каурова, нашли? – Я не стал даже заикаться насчёт «если».

Каурова возьмём и точка! Иначе – крышка…

– Есть одно на примете. Не сомневайтесь, товарищ Быстров, ни одна собака не найдёт, – посмотрев на дремавшего Грома, добавил:

– Ну, разве что кроме него, но ведь Гром тоже на нашей стороне.

Услышав своё имя, пёс оторвал от лап большую голову, внимательно посмотрел на Леонова и тихо проурчал.

– Конечно, на нашей, – засмеялся Константин Генрихович.

Глава 24

Я ещё раз внимательно изучил фотографию Каурова, благо копий, причём увеличенных, по моему приказу сделали не меньше десятка. Брать снимки с собой и тем более любоваться на них во время операции я запретил: не приведи бог привлечём к себе лишнее внимание и спугнём преступника.

Так что внешность Каурова предстояло запомнить. Само собой, снимку уже семь лет, люди за это время менялись, ну и нельзя исключать того, что беляк воспользуется гримом, однако ничего другого в нашем распоряжении не имелось.

Поскольку нас всего пятеро (Константин Генрихович всё-таки напросился принять участие), роскоши разделиться хотя бы по парам мы позволить себе не могли, действовали поодиночке, разбив вокзал, прилегающую к нему территорию и перрон на сектора.

До прибытия поезда оставалось всего ничего, но Кауров так и не появился. То ли осторожничал, гад, то ли передумал.

О последнем даже думать не хотелось, это уже полнейшее фиаско, братан.

Ну, вот… Пассажирский состав замер у длинного перрона, моментально наполнившегося людьми. Я стал шагать вдоль вытянувшихся линейкой разноцветных вагонов, выискивая глазами Каурова, но вместо него увидел Леонова. Тот стоял возле проводника и курил самокрутку. Наши взгляды встретились. Пантелей отрицательно помотал головой.

Я кивнул в ответ и пошёл дальше.

Навстречу спешили пассажиры: военные, гражданские, взрослые, дети… С мешками, чемоданами, узлами и даже молочными бидонами.

Они, толкаясь и спеша, будто состав двинется прямо сейчас, залезали на подножки, исчезали во внутренностях грязных, покрытых копотью вагонов. То и дело в давно не мытых окнах, стёкла которых были в разводах, появлялись лица уезжающих. Они махали тем, кто пришёл их проводить, и что-то выкрикивали.

Их голоса сливались в невообразимую словесную кашу.

– Бабушку, бабушку поцелуй за нас…

– Как приеду, сразу же дам телеграмму, прямиком с вокзала…

– Венечка, в сумке наверху сверток, там курица! Не забудь скушать, чтобы не испортилась…

– Пирожки, горячие пирожки, – сквозь людскую реку пробивалась торговка в засаленном переднике. – С