Здесь все взрослые - Эмма Страуб

А ТВОЙ ПАПОЧКА БЫЛ ОГО-ГО, ОХРЕНЕТЬ

– О господи! – воскликнул Август. – Это перебор, даже для них. Такую записку подбрасывают в тюремной столовой перед тем, как проткнуть тебя заточенной зубной щеткой!

Сесилия уронила голову на руки.

– Что вообще у тебя случилось? – Детали они не обсуждали, она рассказала ему об этой истории в самых общих чертах. Зачем грузить новых друзей подробностями?

На прямоугольном экранчике перед ними Элизабет Тейлор каждые три минуты становилась все старше. Кто-то не пожалел времени и залил на Ютуб трехчасовой фильм, и они смотрели его, иногда проматывая вперед, чтобы успеть посмотреть почти все за сорок пять минут. Сесилии хотелось увидеть все сразу, понять, что там на выходе. Все тянется так долго – школа, родительские свары, пубертация, летний лагерь, очередь в кондитерскую по утрам. Вот бы прожить жизнь быстро, как в Голливуде, – ускоренная перемотка, вот тебе и морщинки из папье-маше. Почему всего нужно так долго ждать?

Когда Сесилия была поменьше, и мама танцевала больше, чем преподавала, то вечерами частенько отсутствовала. А Ники почти все время проводил дома, его работа, вся его работа так или иначе строилась на каких-то фантазиях, и перед сном он наполнял ей ванну с пеной и рассказывал истории про русалок, пока у нее не захлопнутся ресницы. Сесилия не возражала, с отцом ей нравилось, но как-то внезапно поняла: мамы нет, потому что она – в другом месте. Мама не просто испарилась на один вечер, она находится в другом месте, с другими людьми. Это открытие ее ошеломило. Отец не мог понять, почему Сесилия так плачет, а объяснить она толком не могла, как объяснишь, что несправедливо быть ребенком в семье взрослых, чувствовать, что тебя бросили, оставили на произвол судьбы? По утрам Джульетта всегда была дома, но по утрам Сесилия еще не успевала прийти в себя и злилась – эдакая защитная реакция. Вряд ли детям нравится, что у их родителей есть какая-то другая жизнь. Кому нужна независимая мама? В детстве перед тем, как заснуть, Сесилия часто повторяла про себя: перемотка, перемотка, перемотка – чем скорее заснет, тем быстрее проснется, тем скорее пройдет время. Не то чтобы она хотела стать старше, просто скорее бы попасть на другую сторону – непонятно, чего именно. И чтобы маме не нужно было уходить, куда там она уходила.

– Я тебе говорила. Моя подруга Катрин. Устроила мне большой напряг за то, что я устроила напряг ей. Примерно так. Она познакомилась с парнем, а он оказался хрен знает чем. Ну, типа, взрослым. Я про это рассказала – не хотела, чтобы ее убили, и тут она обвинила меня, что я на нее наехала, а я и не думала на нее наезжать. И у меня из-за нее до сих пор большой напряг, вот родители меня сюда и сослали, чтобы все улеглось, стерлось, устаканилось, будто в жизни так бывает. Почему мне это понятно, а им – нет? Ребята, вы про интернет слышали? Хоть десять раз шифруйся – интернет все видит. Никуда не скроешься. Если только в Антарктику.

Август покачал головой.

– Ну не знаю.

– Буду участвовать в Парадном расчете. – Сесилия сложила записку и убрала в рюкзак. Не оставлять же здесь? Найдет библиотекарша, и снова завертится-закрутится, только этого не хватало.

– Ладно, – согласился Август. – Я с тобой.

– Честно? Спасибо. Ты настоящий друг. Спасибо.

Скрестив лодыжки, Сесилия смотрела на Элизабет Тейлор, та стояла, опершись о дверной косяк. Ей, похоже, тоже хотелось нажать на кнопку перемотки. Все промотать, только не вперед, а назад. Все стереть и начать сначала. Может, когда-то этого захочет и Сесилия – но не сейчас.

Посадив Сесилию в поезд, Ники взял такси и поехал в аэропорт Кеннеди, откуда планировал улететь в Альбукерке, с пересадкой в Далласе, однако, уже пройдя службу безопасности, он вдруг понял – никуда лететь ему не надо. Он развернулся и, катя за собой маленький чемодан на колесиках, снова встал в очередь за такси. Отрыв от Сесилии вверг его в какое-то странное состояние, и отрываться еще и от Джульетты не хотелось. Они днями кружили по квартире, как пара лунатиков-дуэлянтов, избегали разговоров, но были счастливы, что есть друг у друга. В конце концов Ники поступил, как поступал обычно в минуты кризиса – отправился в русские бани на Десятой улице, привести себя в норму с помощью пара. Бывая в Таосе, Нью-Мексико, Ники любил приехать к берегу Рио-Гранде, где находятся природные горячие источники – небольшие, выложенные камнем бассейны с горячей водой. В Нью-Йорке такой успокоительной реки не было, как не было свободного и тихого пространства, и Ники сел в поезд до Манхэттена, доехал до Ист-Виллидж и отправился в баньку, где поменял свою уличную одежду на пару безразмерных шортов.

К бане он пристрастился еще в колледже, в те восемь месяцев, когда съемки «Жизни и времени Джейка Джорджа» уже закончились, а фильм еще не вышел. Навел его на эту мысль Джерри Пустыльник, актер, игравший в фильме его отца, он играл отца еще в полудюжине подростковых душещипательных драм, на его счету было множество детективов и преступников всех мастей и калибров – наверное, режиссеров привлекал его игривый животик и пухлые щеки, что могло означать как строгость, так и угрозу. Джерри, будучи в Нью-Йорке, ходил в баню раз в неделю, и молодому Ники он сказал, что баня способна сделать тебя другим человеком. Поддавшись на уговоры, Ники захватил с собой плавки, не зная, чего ждать, вскоре они оказались в обществе русских евреев с животами, перед которыми брюшко Джерри позорно пасовало. В парилке Джерри заплатил банщику десять долларов за то, чтобы тот отхлестал его веником из огромных дубовых листьев, потом они ели малосольные огурчики и борщ, кожа Джерри раскалилась докрасна, и Ники понял – насчет другого человека Джерри совершенно прав. Намеренное самоистязание – в присутствии публики, не иначе! – отупляло разум, потому что думать ты мог только о том, как из тебя по капельке вытекает влага.

Бани слегка обновились, однако запах плесени никуда не делся, она явно свила гнездо за каждой плиткой кафеля и под каждой половицей. Краны гоняли воду круглые сутки – плеснуть на себя холодной воды, когда жара становилась невыносимой. Как и раньше, тут преобладали голые кости, хотя демография Ист-Виллидж заметно изменилась, а на входе стоял дородный русский, забравший у Ники деньги за удовольствие. Шорты были все те же, и, как ни поразительно – Ники не появлялся здесь полгода, если не год – некоторые лица и тела в парилке оказались ему знакомы. Он положил на полку полотенце, растянулся сверху. В этот день баня была совместной, что мало кому нравилось, разве что богатеньким сосункам, бравшим с собой модельных красоток, да парочкам, которые за тем и пришли, чтобы испытать физическую неловкость и неудобство. Жара царила запредельная, и пот пошел сразу. Подлинные любители бани смазывали грудь и ноги вазелином – так капелькам пота труднее пробиться на поверхность. Ники, закрыв глаза, ровно дышал, каждая клеточка тела заявляла о том, как ей некомфортно. В том-то вся прелесть, ты борешься с желанием уйти. Впрочем, он занимается медитацией вот уже двадцать лет, и здесь – то же самое. Сиди в условиях дискомфорта. Сиди наедине с собой. Просто сиди.