Сердце Пандоры - Айя Субботина

— Это просто… порез, — бормочет Пандора, и я впервые за все время наших отношений испытываю острое желание приказать ей заткнуться.

От простого пореза не бывает столько крови. Я знаю, потому что у меня таких «простых» целых три штуки, только, конечно, не на руках. Отголоски буйного прошлого, когда я еще думал, что в драке решает скорость и бесстрашие. Парочка ребят из банды отморозков-наркоманов преподали мне урок жизни: в драке решает пятнадцать сантиметров хорошо отточенной стали.

Я усаживаю Полину на кушетку, сам опускаюсь на корточки, с силой забираю у нее руку и взглядом заставляю разжать пальцы.

— Просто порез, да? — Мне хочется взять ее за шиворот и встряхнуть, посмотреть, как стеклянные глаза перестанут смотреть сквозь меня. Но Полина выглядит такой потерянной, что вряд ли это поможет.

Приходится позволить врачам делать свою работу, пока я сижу рядом и просто наблюдаю за тем, как Пандора медленно оттаивает.

Через час мы все-таки покидаем чертову больницу, и часть пути Полина молча смотрит в окно, пока обе ее ладони покоятся на коленях. Правая перевязана до состояния мумии, и я зачем-то отмечаю, что кожа жены почти такого же мелового цвета.

Когда резко притормаживаю около кафе, Полина вообще никак не реагирует. Даже не поворачивается в мою сторону. Если бы ее плечи не поднимались и не опускались, я бы решил, что где-то в дороге злые фокусники из параллельной вселенной подсунули мне искусственную неживую копию моей жены.

— Вот, — через пятнадцать минут возвращаюсь в машину и протягиваю ей большой стакан с горчим шоколадом и стоящей вертикально ложкой в нем.

Полина, наконец, вспоминает о моем существовании, но все равно еще долго просто смотрит на стакан, прежде чем взять его с шелестящим: «Спасибо». Зажимает стакан коленями и медленно, маленькими порциями, ест угощение, пока я курю и пытаюсь предугадать, что могло произойти.

— Полина, хватит играть в молчанку, — стегаю ее попытки отмалчиваться.

Мне кажется, в ее глазах вспыхивает что-то немного похожее на надежду, звериный азарт, как будто я предлагаю лисе вынуть лапу из капкана, но в последний момент она понимает, что кость все равно перебита и альтернативой смерти от выстрела в голову станет смерть от волчьих зубов. Мне хорошо знаком этот взгляд, можно сказать, я просто смотрюсь в зеркало. Именно поэтому бессмысленно тянуть признание клещами. Я никогда никому не жаловался, но, случалось, немного приоткрывал душу, когда чувствовал, что больше не могу носить в себе сразу столько мерзости.

Ее прорвет. Может быть, не сегодня и, скорее всего, даже не завтра, но моя Пандора все равно откроет свои секреты. Дай бог, чтобы я не ошибся насчет того, что знаю всех ее демонов.

— Хочешь домой? — спрашиваю с явным намеком, когда Полина почти приговаривает содержимое стаканчика. По крайней мере, к щекам ее вернулся румянец.

— Доминик… — начинает она и тут же поджимает губы.

Есть только одна причина, почему она не хочет к сыну прямо сейчас, хоть до этого названивала няне с маниакальной частотой. Моей маленькой жене нужно очиститься.

Она не может этого осознавать, но мы с ней похожи, словно сиамские близнецы. Только свою Дорогу смерти со стеной огня, ловушками и смертельными стрелами я прошел лет двадцать назад. И не то, чтобы сделал это без единой царапины.

— Общая кровать, помнишь? — подсказываю путь к отступлению, и Полина с облегчением роняет голову на спинку.

Очень-очень несмело улыбается и произносит:

— Узкая кровать и одно одеяло на двоих.

Есть что-то волшебное в том, как она это говорит. Искра, полутон, хрен его знает, что, но от этого простые слова наполняются приятным содержанием. Как будто мы собираемся покупать не доски и матрас, а кусочек рая.

В мебельном салоне Полина неторопливо бродит между кроватями и шкафами, туалетными столиками, креслами. Рассеянно ведет по резной спинке какой-то пафосной постели и поднимает взгляд в поисках моего одобрения. Мне плевать, если честно. Приходилось спать на дощатом полу и продавленных вонючих матрасах, после которых для меня любая поверхность с чистой простыней в принципе пригодна для сна. Полина углубляется в зал, и я рукой останавливаю парня-консультанта, который суется ко мне с предложением помочь. Терпеть не могу навязчивый сервис, но тут, к счастью, с этим никаких проблем.

Мы ходит по выставочным залам, словно по музею, изредка натыкаясь на других посетителей. Полина впереди, я немного сзади, но всегда в поле ее зрения. Она вряд ли замечает это за собой, но с тех пор, как мы вышли из больницы, все время поглядывает в мою сторону. А сейчас, когда мы больше не скованы пространством одной машины, постоянно оглядывается, проверяет, есть ли я поблизости. Пару раз замечаю в ее глазах выразительный страх, иногда такую осязаемую злобу, что начинаю сомневаться, знаю ли я вообще свою жену.

— Они все такие большие, — произносит она, и, наконец, ее губы трогает расслабленная улыбка.

Я понятия не имею, что мы делаем.

По-хорошему, мне нужно время, чтобы переварить и осознать, что мы вышли за рамки делового соглашения, но не озвучили новые границы. И я бы сделал это прямо сейчас, до того, как мы притащим в наш дом общую кровать. Сделал, если бы знал, чем ограничить наши новые «старые» отношения.

— Может быть, вот эта? — Полина приминает коленом матрас на красивой темно-вишневой кровати с высокой мягкой спинкой.

Я подхожу ближе и просто падаю на кровать спиной. Мне правда по фигу, но Полина же чего-то от меня ждет. Запрокидываю голову, потому что она стоит с противоположной стороны и смотрит на меня сверху вниз. Несколько секунд мешкает, а потом аккуратно становится на колени, обнимая мою голову двумя руками, перебирает пальцами волосы. Ее лицо прямо надо мной, и я непроизвольно задерживаю взгляд на губах со следами укусов.

— Удобно? — спрашивает она шепотом.

— Сгодится, — мой сдержанный ответ.

Ни хрена не понимаю, что с нами происходит. И даже знаю, в чем дело. Я никогда не любил играть вслепую. Когда существует хотя бы десяток правил, описывающих самые спорные нюансы, всегда есть какие-то гарантии избежать недоразумений. Может быть, она через неделю вернется к своей Поющей голове. Может быть, я через неделю найду подходящую для необременительного секса женщину. Может быть вообще что угодно.

Но прямо сейчас мне нравится чувствовать ее пальцы у себя в волосах. Почему-то женщинам нравятся мои волосы, всех так и тянет потрогать, погладить. Но Полина делает это как маленькая собственница: сразу обеими пятернями, убирая с моего лица отдельные пряди, разглядывая меня так, словно с ракурса вверх ногами я вдруг стал просто невъебенным красавчиком. И я бы никогда в жизни не поверил в этот затуманенный взгляд, волнение, которое стучит в ее шейной артерии частым пульсом. Не поверил бы никому, кроме нее. Потому что Полина никогда мне не врала. Возможно, не говорила всей правды, но кто не без греха? Есть приверженцы теории о том, что не сказать правду и соврать — одинаковый грех. Я думаю, эта уравниловка — просто хрень собачья, потому что не всем дано кайфовать от демонстративного сотрясания душевных мук на главной площади. Я такой, и она такая, и мы все-таки странные половины одного целого.