Клятва сбитого летчика - Иван Козлов

– Плыви, рожденный летать.

Женщины есть женщины – хоть в Америке, хоть в России, хоть во Вьетнаме, хоть в тихие ласковые вечера, хоть на войне, – они всегда опаздывают.

Ален сидел за столиком ресторана, поставив перед собой деревянную фигурку. Ее вырезал вьетконговец, которого убил он, лейтенант Строк. Азиатки все на одно лицо, но у этой необычные глаза, по-европейски большие, печальные. Вот как получилось: обычным перочинным ножом, оказывается, можно вырезать такие славные фигурки, а не только убивать. Ален никогда не пробовал вырезать, надо, наверное, как-то попробовать…

В зале показалась Лора, и он убрал скульптурку в карман.

Журналистка села за его столик, спросила:

– И что любит есть герой войны лейтенант Строк? Простите, это не издевка, подполковник Чандлер считает вас одним из лучших офицеров и рекомендует написать материал.

– Вы уже говорили мне как-то об этом…

– Да, я делала о вас, Ален, большую передачу, и она была уже готова к запуску в эфир, но у вас что-то случилось дома…

Подошла официантка, та, с которой Ален коротал иногда свободное время, вопросительно посмотрела на Лору.

– Мне все то же, что и господину лейтенанту.

– Не спешите, – предупредил он. – Я люблю грубую пищу, без всякой экзотики. Такую, какую вы можете заказать в любой кафешке Вашингтона.

– Я не собираюсь писать книгу по восточной кулинарии.

Официантка ушла, а Лора продолжила:

– У вас что-то случилось такое, что материал сняли уже с сетки вещания.

– Ничего особого не случилось. Просто я однажды без звонка вернулся домой, а там…

Официантка вернулась к ним очень быстро, уставила стол блюдами, увидела на плече Алена сухую веточку и по-свойски убрала ее. Это не укрылось от внимания журналистки:

– Жена поступила странно. Женщины обычно любят героев.

Ален погладил руку официантки, та улыбнулась и ушла.

– Есть разные герои и разные женщины, Лора. Некоторых мы можем осчастливить лишь двумя способами – денежными переводами и похоронкой.

– Я включу это вашу мысль в очерк, вы не против?

Ален покачал головой:

– Ваш материал опять станет непроходным. Если вы будете писать все мои мысли, то придется сказать о том, что герою надоело быть героем, он решил купить домик в сельской местности, жениться на вьетнамке и вместе с ней выращивать землянику.

Журналистка удивилась:

– Вы действительно хотите бросить службу?

– Не прямо сегодня. Мне надо завершить тут одно срочное дело. Я потерял в последние дни очень хороших ребят, и…

К ресторану подъехал джип, развернулся, коротко засигналил, и Ален встал:

– Простите, это за мной.

– Я с вами, – сказала Лора.

Машина подвезла лейтенанта прямо до вертолета. Внутрь его тут же стали входить подчиненные. У трапа стоял офицер летной службы, поздоровался с лейтенантом Строком, передал ему какие-то бумаги.

– Я бы хотела полететь с вами, – сказала журналистка.

– Нет, – коротко ответил Ален.

Лора призывно взглянула на офицера-летуна. Тот сказал:

– Ей разрешил сам генерал Чейни.

Ален пожал плечами.

На этот раз Уилсон не улыбался. Он вышел от президента, а в этом высоком кабинете улыбка на его лице выглядела бы, конечно, неуместно. Да и разговор там получился совсем невеселым.

Суть его и передал Уилсон своему помощнику, ожидавшему шефа у машины:

– Президент пока думает над предложением Москвы по нашим вляпавшимся в историю дипломатам и русскому отряду.

– Вот как? Уже Москва диктует свои условия?

Уилсону вопрос этот не понравился, он нахмурился и сказал как отдал приказ:

– Всю информацию по советской диверсионной группе закрыть. А саму ее постараться уничтожить, пока президент думает.

Они сели в машину.

– Там наша журналистка, она может что-то накопать.

– Отозвать немедленно.

– А если она уже обладает какой-то информацией? Сайзлер очень своенравная женщина, с ней будет трудно договариваться.

Уилсон зло взглянул на собеседника:

– Я разве нечетко сказал? Тогда повторю еще раз: утечка информации по всему делу Бабичева недопустима! Вам понятно?

Помощник все понял:

– Я немедленно вылечу туда.

– Теперь вижу, что понятно. Там генерал Чейни, он прекрасный вояка, но способен действовать только в рамках уставов и предписаний. Я же думаю, ситуация настолько нестандартна, что и действовать придется в унисон ей.

– Я вылечу сегодня же.

Они переплыли и укрылись в остове сгоревшей хижины. Платов лежит и наблюдает, как возле борта одной из стоящих на якорях моторок возится Физик. На моторке остались два южновьетнамца. Вот один подходит к борту, и Физик скрывается под водой. Но дело свое он, кажется, успел сделать.

Американского пилота тошнит. Хук лежит возле него, сокрушенно возмущается:

– Плавать, видите ли, он не умеет! Чему же вас в училищах учат, а? Давай я тебя на переподготовку в наше Новосибирское устрою – через месяц разряд получишь!

Пирожников тоже пожимает плечами:

– Я вообще не понимаю, как это – не уметь плавать?!

– Бывает такое, как видишь. Спасибо тебе, Пирожок. Если б не ты – мы бы с ним вдвоем так на дно и пошли. А я еще в отпуске в этом году не был. Командир, как думаешь, не кинут нас с графиком в этом году?

– Не кинут. Что выдадут путевки в теплые края – это, конечно, не гарантирую…

– Нет, мне этих теплых краев хватило. Домой хочу. Я ведь домой после срочной всего один разок и приезжал. О, поездочка была, как сейчас ее вижу…

Сельская грязная дорога, бричка, на ней кроме возницы сидит Хук. На привязи за бричкой идет корова. Хук одет в строгий костюм, галстук, но – босиком, лаковые туфли стоят рядом – натерли ноги.

Телега въезжает в село.

Две женщины у крайнего забора смотрят на телегу, Хук, конечно же, сразу узнает соседок, а они его ну никак поначалу. Наконец одна признала:

– Тю, это же Варькин сын. Как ушел в армию, так и пропал.

– Вторая добавляет:

– Он. Сидел, видно. Его ж и в армию с милиционером провожали, чтоб не выкинул чего…

Другому, может, и стыдно, и обидно слушать такое, а Хук только посмеивается. Ну а куда ж деваться, что было, то было…