Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус - Андрей Посняков

Скрипнула дверь, и в горницу с большим кувшином в руках ввалился с улицы староста Тверлислав. Захохотал гулко:

– А вот вам еще брага, гостюшки!

Пьянствуют – во как!

Тоже сон? Да нет, что-то не похоже.

– Ничего себе! – покривившись, Павел уселся на широкой, застеленной волчьими шкурами лавке, едва не свалив на пол стоявший рядом кувшин.

– О! – весело оглянулся Окулко-кат. – Вот и боярин наш оклемался! Вовремя ты, Твердиславе, бражки принес.

– Вовремя Тихон-друже служку к татарам послал! – поставив корчагу на стол, ухмыльнулся староста. – Не то бы эти-то нас бражкой не напоили.

Нехорошо скривившись, староста кивнул на «фашиста», и тот, похоже, воспринял его слова как само собой разумеющееся. Если вообще понимал, о чем идет речь. Да нет, понимал, наверное…

– Садись к столу, боярин, – повернувшись, пригласил купец. – Гляжу, полегчало тебе. Бражку пить будешь?

– Буду, – молодой человек уселся за стол, хмуро обозревая собравшихся.

Немного посидев, хватанул кружку, и уж опосля, почувствовав, как разливается по жилам благотворное тело, спросил:

– С чего пьянствуете?

– Так после баньки, – уселся на скамью Твердислав. – Знатная банька вышла, скажи. Оглан?

Монгол… или татарин… важно кивнул и ухмыльнулся.

– А вообще то мы тут выкуп за Конрада, тевтонского брата, ждем, – кивнув на «фашиста», пояснил Митоха. – К вечеру должны привезти. Вот и поделим, всем по доле, а оглану-сотнику – три, не он бы, так…

– Да уж, господине, не явись вовремя оглана-сотника воинство – всем бы нам в снегу лежати, – охотно поддакнув, Окулко-кат проворно наполнил кружки. – Ну, за выкуп! И за знакомство же!

Сначала выпили, а познакомились уж потом – татарин на поверку оказался натуральным монголом из племени найман, кстати – христианином, правда, несторианином, еретиком, церкви и божественности Троицы не признававший… Пусть еретик, да, но все же – христианин, для монгола уже неплохо! Потому и баньку любил, потому и чистый – вера дозволяла, а вообще-то, насколько Ремезов помнил, монголы в большинстве своем исповедовали магическую веру Бон, и никогда не мылись, опасаясь оскорбить воду.

Немец же – Конрад фон Остенвенде – ордена Святой Марии Тевтонской брат, угодил нынче, как кур в ощип: собрался прибарахлиться немного, разграбив купеческий караван, ан не вышло – сотню благородного Ирчембе-оглана – так звали «татарина», в расчет не принял. А сотня-то как раз оказалась поблизости, зимовала в ожидании задуманного ханом Бату (точнее, Чингисханом еще) великого западного похода.

– Вот я к сотнику-то служку своего, Терентия и послал, – смеялся купец. – С пайцзой. Помощи попросил супротив немцев, ибо тебя, боярин, за соглядатая немецкого принял. Мол, не зря ты крыж орденский нацепил – чтоб, как нападут, не убили впопыхах, чтоб своего разглядели.

– Что ж, логично, – закусив квашеною капустою, покивал Ремезов. – А я-то думал…

– Мы все думали, господине, – подал голос Митоха. – С чего это торговый гость да староста не чешутся, врагов опасаясь. А они давно уже призвали мунгальскую рать.

– Ирчембе-оглан – человеце добрый, не отказал, – похвалил купец. – Я его давно знаю, с год уже. Не отказал, инда за помощь запросил изрядно… Хорошо хоть лыцарь орденский в полон угодил – теперь ужо расплатимся, да и сами в прибытке будем!

– А дадут хоть что-то за рыцаря-то? – осторожно поинтересовался Павел.

«Фашистяга» горделиво приосанился, видать, понял, о чем зашла речь:

– Дадут достаточно! Я – комтур, а выкуп за рыцаря – честь.

– Во как! Он и русский знает! – боярич удивленно хлопнул ладонью по столу.

– Куда хуже, чем оглан, – хохотнул Митоха. – Извиняй, господине – ничего, что мы с тобой за одним столом?

– Ничего, – чуть подумав, серьезно ответил Ремезов, понимал, насколько это для средневековых людей важно – кто, где и с кем сидит. – Вы не холопы, не челядь – люди, можно сказать, почти что вольные – закупы. Долги отрабатывать – в том зазору для чести нет, с каждым может статься.

– Я, я, – неожиданно закивав, рыцарь продолжил по-немецки.

– Он говорит – долги всегда отдавать надо, – перевел до того молчавший монгол. – Правильно, хорошо сказал. Посмотрим, как сам отдаст – когда привезут выкуп.

– Хо! – удивился Павел. – Это ты, господин сотник, еще и немецкий знаешь?

Ирчембе-оглан улыбнулся:

– Как в ордене говорят – знаю, осенью выучил, а так у каждого немца – свой говор. Иногда и друг друга не поймут, хуже, чем у нас в степи.

– Одначе русскую-то речь ты добре ведаешь!

– Ее давно знаю. В Булгаре-граде учил у торговых гостей.

В ожидании выкупа просидели до вечера, павших же договорились похоронить завтра, как и положено – ну, не на ночь же глядя?

Странно, но к пленному немцу, похоже, никто личной вражды не испытывал, наоборот, относились со всем уважением, даже перевязали ушибленную руку. С купцом-то все было понятно – коммерция, а вот староста Твердислав… Не так уж и мало его людей в утренней схватке погибло.

– А мы ему всех пленных кнехтов оставили, – пояснил по ходу дела Митоха. – В холопи, или продаст. В Новгороде Великом людской торг знатный, выручить можно изрядно!

В средневековом Новгороде – процветающая работорговля? Павел покачал головой: сие как-то не очень вязалось со всеми школьными и вузовскими учебниками. Но ведь наемник-то, наверное, знал, о чем говорил.

– А я язм-то, друже боярин, тебя подозревал, – снова напомнил купчина. – Потом уж узнал, как ты бился, едва голову не сложив.

– Да, – коротко кивнул боярин. – Похоже, подставили меня.

– Подо что подставили, господине?

Ремезов посмотрел на Митоху:

– С чернявым тем разобрались?

– Разобрались, господине, – вместо наемника отозвался Окулко-кат. – Он немцев привел, с Охряткою подлым сговоряся. Пытали мы чернявого да на березе за дела такие повесили. Он и крыж тебе прилепил – Охрятко-злодей.

– Повесили, говорите, – Павел хватанул браги. – Ну, и поделом, наверное. А Охрятко?

– Убег.

Выкуп за рыцаря Конрада фон Остенведе привезли вовремя – еще даже не начинало темнеть. Все честь по чести, как и договаривались: две дюжины серебряных монет, хороших, чеканенных в славном городе Бремене, четыре больших соляных круга, да две золотые братины. Что и говорить – неплохой выкуп.

Тевтонца больше никто не задерживал, тот и откланялся, хлебнув на дорожку квасу. И, прощаясь, та-ак сверкнул глазами… Нехорошо, недобро сверкнул.

– Может, и его лучше было б повесить? – поглядел вслед крестоносцу Ремезов. – Ну, как за выкупом своим с кнехтами явится? Или отомстить…