Тамбовский волк - Виктор Юнак

— Собирай сход! — прокричал ему чекист.

— А чё собирать? Все здеся, — председатель сельсовета обвёл рукой толпу.

— Очень хорошо! — председатель Чека осмотрел свой отряд и кивком головы подозвал к себе Рябого. — Это что же здесь за контрреволюция? Где бойцы продотряда и их пулемёт? Кто зачинщик смуты?

Мужики, нахмурившись, молчали.

— Пусть выйдет председатель комитета бедноты, — попросил Фома Рябой. — Есть такой?

— Нету у нас в селе комитета бедноты, — ответил председатель сельсовета. — Мы его распустили.

— То есть как распустили? — не понял чекист.

— А так и распустили, — выкрикнул из толпы один седобородый мужик. — Он неправильно действует по отношению к нам.

— Как это неправильно? Кто это решил? — удивлённо спросил Рябой.

Тут уже закричали все по очереди и наперебой. Рябой с чекистом только и успевали следить за ходом их мыслей. В итоге выяснилось, что контрибуцию собирали в большинстве с самых бедных, с которых и брать-то практически было нечего. Кроме того, они запугивают людей оружием, угрожают прислать красноармейцев, если кто будет противиться. Из реквизированного хлеба комбедовцы гонят самогон и устраивают едва ли не ежедневные пьянки-гулянки. Да и вообще, тот комитет, который мужики разогнали, никем не избирался, а избранных, по протоколу, просто не допускали к работе. Чекист по внешнему виду крестьян пытался понять, кто они, но поскольку шумели практически все, стало ясно, что тут не только кулаки, но и середняки с бедняками возмущены деятельностью комбеда.

— Так, я всё понял, — успокоился чекист. — С вашими комбедовцами мы разберёмся. Приведёте их ко мне, — обратился он к председателю сельсовета. — А теперь я всё-таки прошу указать зачинщиков разоружения наших товарищей из продотряда.

— И вообще, живы ли они? — спросил Рябой.

— Живые, хоша двое ранетые, — выкрикнул седобородый мужик. — В анбаре они сидят, рядом с церковью. Там же, в церкви и поп наш, который и подстрекал нас к контрреволюции.

Красноармейцы направились к церкви. Один из бойцов прикладом сбил амбарный замок. Первым вошёл внутрь Коньков, за ним Рябой.

— Товарищи, вы свободны, — произнёс он.

Чекист с двумя красноармейцами в это время уже находился в церкви. С попом разобрались быстро: взяли за руки и вывели на улицу. За ним выбежала, постоянно крестясь, но не проронив ни слова, его жена.

— Тебя, толстопузый, будет судить революционный трибунал, — пригрозил попу маузером чекист. — Грузи его в машину.

Но тут уже толпа пошла в наступление.

— Не бери грех на душу, комиссар, — просил один из мужиков. — Оставь батюшку в покое.

Красноармейцы тут же окружили чекиста с попом, ощетинившись штыками и отгоняя по-дальше сельчан.

— Бог, он всё видит, дети, — слегка повысив голос, произнёс поп. — На том свете всем всё зачтётся.

— Шагай, шагай, — подталкивал его в спину маузером чекист. — Пока мы ещё на этом свете, решать здесь буду я, — он выстрелил в воздух. — Ну-ка, разойдись, мужики.

Летом 1918 года большевики оказались вновь близки к тому, чтобы потерять власть. Главной причиной был подписанный ими Брест-Литовский мирный договор с Германией, что, по сути, явилось, сепаратным миром с воюющей страной и предательством союзных стран — Великобритании и Франции. Три четверти страны было оккупировано войсками стран Запада и Востока (целых четырнадцати стран!). Да ещё лето началось с убийства эсером Яковом Блюмкиным германского посла Мирбаха и расстрелом Николая Романова, отрёкшегося от престола российского царя. Именно партийная принадлежность Блюмкина (между прочим, чекиста) сыграла немаловажную роль в дальнейших трагических событиях конца лета — начала осени этого года.

Испугавшись потери власти, летом 1918-го большевики начинают ликвидировать социалистическую оппозицию: в июне запретили участвовать в работе Советов меньшевикам и правым эсерам, в июле разгромили и изгнали с правящих должностей и левых эсеров. Тем не менее, всё ещё не надеясь на окончательный успех, в августе месяце в швейцарские банки из России потекли денежные переводы, а многие большевистские вожди запросили для членов своих семей дипломатические паспорта.

Но на всякую акцию должна быть контракция: только в борьбе происходит развитие человечества.

В Петрограде запахло заговором. Бывшая столица Российской империи просто кишела заговорщиками. Заговоры были всякие: монархические и республиканские, пронемецкие и просоюзнические. Даже внутри большевистской партии произошёл раскол. Численность членов партии вдруг резко пошла на убыль — с полумиллиона до 150 тысяч. Да и в местных Советах большевики стали терять позицию за позицией: если в марте 1918 года у них было 66 процентов членов Советов, то к концу лета осталось всего 45 процентов. Крестьянские мятежи, рабочие забастовки, ухудшение материального положения населения, военные неудачи на фронтах гражданской заставили вождей революции вновь идти в массы: выступать на фабриках и заводах. Причём, порою по нескольку раз в день.

Так, на 30 августа в Москве было запланировано выступление Владимира Ленина сначала на митинге в Басманном районе, а ближе к вечеру — в Замоскворецком, на территории гранатного корпуса завода Михельсона. Обе речи были на одну и ту же тему — "Две власти: диктатура пролетариата и диктатура буржуазии".

Во дворе завода собралось множество народа. Не только рабочие, но и люди с окрестных районов Москвы. Послушать вождя большевиков и посмотреть его воочию доводилось не каждый день, потому и митинг был людный.

Ленин, как всегда, говорил спонтанно, решительно, резко разрубая воздух правой рукой.

— Нас, большевиков, постоянно обвиняют в отступлении от девизов равенства и братства. Объяснимся по этому поводу начистоту.

Какая власть сменила царскую? — Гучково-милюковская, которая начала собирать в России Учредительное собрание. Что же действительно скрывалось за этой работой в пользу освобождённого от тысячелетнего ярма народа?..

Недалеко от проходной стоял чёрный французский "Рено-40" с открытым кузовом-ландоле, на котором в тот год Ленин ездил по Москве. Этот автомобиль образца 1913 года достался председателю Совета народных комиссаров по наследству от Временного правительства, а тому — из гаража российского императора. Водитель Степан Казимирович Гиль сидел в машине за рулём и курил. Мимо прошли две дамочки средних лет, о чём-то весело переговариваясь. Одна была в шляпке и серой вязаной кофточке, другая в косынке и тёмном длинном платье. Поравнявшись с машиной, они остановились и одна из дамочек, блондинка в шляпке, спросила у водителя:

— Кого это вы привезли?

— Да я не знаю.

— Ладно, — засмеялась блондинка. — Сами узнаем.

Вскоре они скрылись в проходной. Это были Мария Попова, кастелянша Павловской больницы, с подругой, швеёй Клавдией Московкиной. Попова принесла Московкиной кружку молока и заказ на шитье рубашек. Затем предложила швее переночевать у неё, поскольку она в эту ночь оставалась дома одна. Московкина согласилась и пошла с Поповой. По пути-то у них и оказался завод Михельсона, куда они и решили зайти послушать Ленина. Правда, подоспели они уже к самому концу выступления. Да и пробиться поближе к трибуне не удалось.