Музыка тишины - Андреа Бочелли

В последущие дни он позволил себе немного отдохнуть и развлечься, хотя смерть Толедо и страшная катастрофа на Чернобыльской атомной станции постоянно занимали его мысли – до такой степени, что он даже решился прервать свои каникулы, чтобы сделать что-нибудь по-настоящему полезное.

Он позвонил синьору Этторе и потихоньку начал подготовку к государственному экзамену, а одновременно ходил в офис к своей тете – той, что много лет назад гостеприимно и надолго приютила его, – где и приобрел свой первый опыт прокурорской практики.

Все оставшееся время он посвящал музыке: сочинял песни, записывал их, а затем ездил в Рим или Милан, в разные дискографические компании, в надежде убедить какого-нибудь продюсера заняться им как проектом. Втайне он мечтал стать знаменитым певцом. Ведь если все всегда просили его спеть, если при разных обстоятельствах его то и дело усаживали за рояль или давали в руки гитару, чтобы он выступил, – что-то это все-таки значило. Но деятели звукозаписывающей индустрии не находили интересными ни его песни, ни манеру исполнения. У Амоса такие суждения вызывали протест, он принимался активно спорить и переубеждать, но это ни к чему не приводило; он чувствовал себя навязчивым и никчемным и возвращался домой в расстроенных чувствах, так же как и его родители, которым больно было видеть сына униженным и обиженным. Синьор Сандро замыкался и уходил в себя, повторяя одну и ту же фразу, не боясь показаться слишком занудным: надо появиться в какой-нибудь телевизионной программе. Он показывал пальцем на телевизор и с улыбкой заученно произносил: «Достаточно лишь раз залезть в этот ящик, и дело сделано!» Но двери телестудий, похоже, были наглухо закрыты для тех, у кого нет контракта со звукозаписывающей фирмой и кого не знает широкая публика.

По утрам Амос в качестве практиканта ходил на заседания суда, днем заучивал текст защиты, а по вечерам отправлялся в кафе, где играл на пианино и гораздо больше чувствовал себя на своем месте.

Словом, несмотря на то, что он очень много занимался и многое предпринимал, Амос никак не мог окончательно выбрать свою дорогу, что серьезно беспокоило его родителей, которые устали от этой ситуации. Юный выпускник все чаще замечал, что отец с матерью, сжав зубы, продолжают вставать в семь утра, чтобы отправиться на работу и тем самым дать ему возможность реализовать свои нелепые мечты. Из-за этого он чувствовал себя без вины виноватым. Его мучили угрызения совести, а по мере того как шло время, он, вдобавок ко всему, стал ощущать и глубокую неудовлетворенность.

Правда ли, что беспокойство всегда не к добру? Кто знает! Частенько это именно так, или – по крайней мере – так показалось Амосу, когда однажды утром зазвонил телефон, и он выбежал из своего кабинета, чтобы ответить. Это был Лука, его близкий друг, который звонил, чтобы рассказать деликатную и срочную новость. Вообще-то он хотел встретиться с Амосом, но тот попросил хотя бы в двух словах передать суть. Друг заметно смутился и после некоторых колебаний поведал, что своими собственными глазами видел Марику, которая выходила из какого-то дома в Тиррении, а рядом шел тип, обнимавший ее за талию.

Бедному Амосу кровь ударила в голову, и одновременно он ощутил слабость в ногах. Он искренне поблагодарил приятеля, положил трубку и так и остался стоять неподвижно, опираясь локтями о полку с телефоном. Новость погрузила его в прострацию, но ничуть не удивила: в действительности он уже давно не питал никаких иллюзий по поводу верности своей девушки.

Однако на этот раз с отношениями надо было кончать, и немедленно. Он встряхнулся, набрал номер Марики и, не теряя времени на пустую болтовню, сказал ей, что ему известно все о ее многочисленных изменах. Затем объявил, что их роман закончен. Марика не стала оправдываться, она лишь попросила о возможности увидеть его еще хотя бы один раз, и он не нашел в себе силы отказать ей в этой встрече.

Марика вскоре приехала. Амос сел к ней в машину, и они отправились в поместье Поджончино, где запарковались прямо за сеновалом. Девушка сразу расплакалась. Рыдая, она просила у молодого человека прощения, клялась, что в будущем больше никогда не пойдет на поводу у собственной слабости. Но он был неумолим: «Ты что, считаешь, я могу смириться с мыслью, что ты принадлежала другим мужчинам, будучи помолвлена со мной, приходя в мой дом и общаясь с моими родными?! Что я буду по-прежнему встречаться с нашими общими друзьями, которым все известно, и молча изображать рогоносца?!» Его передернуло, пока он произносил это ужасное слово, которое вызывало в нем столько веселья, когда употреблялось в отношении кого-то другого. После длинной паузы Амос вновь заговорил: «В любом случае, я на тебя не в обиде. Я и сам не лучше. Я тебе тоже изменял: много раз и с разными девушками. Так что, как видишь, эта история просто должна была закончиться!»

«Но я готова все тебе простить! – выкрикнула Марика в отчаянии. – Я даже не хочу знать, с кем ты мне изменял!» Амос тоже испытывал невыносимую боль, но жестокие уколы мужского самолюбия в этот момент оказались сильнее любви. «Давай не будем больше об этом, – сказал он, распахнул дверцу и вышел из автомобиля. – Если хочешь, можем прогуляться немного по берегу реки», – предложил он, опершись на крышу машины. Девушка вытерла слезы, положила платочек обратно в сумку и вылезла наружу. Эта прогулка была их последней надеждой.

Возможно, думая именно об этом, Марика взяла Амоса под руку, и мелкими шажками они стали спускаться по тропинке, которая, огибая лес, вела к большим полям в долине. Вскоре там должен был начаться сенокос, и отец Амоса намеревался собрать десяток-другой центнеров прекрасного сена.

В какой-то момент молодые люди остановились и присели прямо на землю. «Хотя бы Волка ты мне оставишь?» – спросила Марика о щенке немецкой овчарки, которого Амос подарил ей несколько месяцев назад. К сожалению, у Волка были проблемы с задними лапами из-за дисплазии, и Марика приложила массу усилий, чтобы вылечить его. Вспомнив обо всем этом, Марика настойчиво повторила свой вопрос: «Могу я оставить его себе?»

«Конечно, – ответил ей Амос; он был растроган и на мгновение вновь почувствовал к ней нежность, но резко отвернулся, чтобы не выдать себя. – Станешь вспоминать обо мне, когда будешь его гладить!» – добавил он. Затем, пряча поглубже собственную слабость, встал на ноги и глубоко вздохнул.

Марика, печальная и жалкая, вдруг вскинула голову и сказала: «Я уверена, что без меня у тебя все пойдет хорошо, перед тобой откроются правильные дороги и все твои мечты станут явью, будто по мановению волшебной палочки».

Амос печально улыбнулся. «Не надо преувеличивать!» – откликнулся он тихо, и понял, что Марика смирилась со своей участью. Тогда он решил, что настал момент прощания. «Что ж, давай возвращаться, – сказал он, – а то мои будут искать меня и волноваться!»

Марика тоже поднялась на ноги, и они пошли назад по тенистой дороге между лесом и долиной, полями и лугами, вдоль почти высохшей речушки Стерцы. Шуршание ящерицы в траве привлекло внимание Амоса, и он, замедлив шаг, прислушался, а потом зашагал быстрее прежнего. Странная мысль промелькнула у него в мозгу: «Наверное, эти растения больше никогда не увидят нас вместе, и все это – по причинам морали или обычая, даже не знаю, как определить; как бы то ни было, когда женщина изменяет мужчине, он часто продолжает испытывать к ней тягу, но при этом вынужден расстаться с ней навсегда, если не хочет потерять самоуважение и уважение окружающих. А ведь законы морали, человеческие убеждения и общепринятые правила должны служить во благо людей! И в то же время каждое общество, в силу своей структуры и тысячи других факторов, предполагает свои собственные законы морали; затем необходимость прогресса – или, проще говоря, перемен – приводит к тому, что самые умные, самые чувствительные и предприимчивые начинают нарушать их, пусть даже ценой жестокой расплаты. Между тем, благодаря их примеру, постепенно люди начинают считать нормальным то, что еще совсем недавно полагали абсолютно аморальным».