Любовь нельзя купить - Франческа Клементис

«Да мне от этого ничуть не легче, — с горечью думала она. — Я с нетерпением ждала, когда снова стану сама собой: не просто матерью, а самостоятельным человеком. Я забыла многие приемы: как говорить, чтобы голос не был визгливым, а улыбка чтоб была не как у Мэри Поппинс; как смотреть на кого-то, чтобы глаза при этом не бегали от стараний уследить то за одним ребенком, то за другим; и как говорить на темы, не имеющие отношения к детям.

Это трудно, поскольку десять лет я была матерью и больше ничего не делала. Но я буду работать над собой. Да я уже начала. Даже нашла время, чтобы читать газету каждое утро, чего не могла себе позволить, когда дети были дома.

Но теперь этому пришел конец. Все утро меня тошнит, а остальную часть дня я буду заниматься тем, что должна была сделать утром. А потом мне надо притвориться, будто я куда-то ухожу, чтобы вызвать у Тима ревность.

Кажется, я схожу с ума. Мне нужно с кем-то поговорить. Чтобы кто-то выслушал, какие у меня проблемы. Чтобы этот человек видел не только какая у меня прическа. Чтобы кто-то сказал мне, что я поступаю правильно, а если нет, то предложил бы что-то другое.

Мне нужна Фиона».

Фиона сидела на кухне и держала в руках чашку теплого чая, который она заварила себе из пакетика. Она получила от этого какое-то извращенное удовольствие, однако оно не вполне компенсировало огорчения минувшего вечера.

Грэм пришел домой с двумя букетами цветов — один для нее, другой для Дафны. Фиона посмотрела на него с удивлением. Она знала, чего стоил ему подобный жест великодушия, поскольку он ненавидел ее мать. Она тепло обняла мужа, пытаясь заглушить настойчивый голос, вопрошавший, не перестарался ли он, а если да, то зачем.

— Смотри-ка, мама! Смотри, что Грэм тебе купил.

Особенно впечатляющий букет лилий Грэм вручил Дафне, которая неловко сидела на стуле с прямой спинкой. Он быстро поцеловал ее в щеку, после чего подал цветы.

«Такие красивые», — подумала Дафна. Ей захотелось расплакаться от этого знака внимания, особенно учитывая то, что зятю, должно быть, ненавистен ее приезд. Но она не имела права расслабляться. Стоит только потерять контроль над собой, как знать, что она потом скажет или сделает? Поэтому она крепко поджала губы и взяла цветы.

— Спасибо, — сказала она. — Но я не могу находиться рядом с ними. Пыльца лилий оставляет ужасные пятна. Их ничем не вывести. Фиона, поставь цветы в вазу и убери подальше, чтобы они ничего не испачкали.

Это прозвучало резче, чем она предполагала. Так всегда происходило, а почему — она и сама не знала. В шесть вечера она приняла лекарство, боль поутихла, и Дафна, видно, решила возместить недавнее проявление слабости, сообщив голосу твердые нотки. Ей просто не хотелось, чтобы Фиона подумала, будто она совсем ослабла и выжила из ума.

Но дело всегда кончалось тем, что она говорила самые настоящие грубости. Она пыталась изменить себя, но не могла. «В моем возрасте это невозможно», — мысленно обращалась она к членам своей семьи, когда они смотрели на нее, будто сожалея о ее затянувшемся пребывании на этой планете. Но она молчала. Она никогда не разговаривала на эту тему ни с кем из своих детей, а теперь уже было слишком поздно начинать.

Грэм проглотил обвинения в неблагодарности, которые грозили выплеснуться наружу. Ему хотелось сказать, что Дафна склочная женщина и ужасная мать, но он пожалел Фиону.

А вот Фиона не собиралась оставлять это просто так.

— Почему ты хотя бы раз не можешь быть любезной с Грэмом? Почему бы тебе просто не сказать: «Они красивые. Большое тебе спасибо за то, что ты приветил меня в своем доме. Спасибо за то, что переделал весь дом, чтобы мне было удобно. Спасибо, что не отослал меня в дом для престарелых». Между прочим, все твои сыновья и невестки просто мечтают тебя туда отправить.

Дафна и сама собиралась поблагодарить зятя, но не могла, особенно теперь, когда Фиона опередила ее. Только начнешь делать и говорить, что тебе велят, — конец твоей независимости. Потом можешь просто умирать.

— Я сказала «спасибо», — сдержанно проговорила она. — Прошу прощения, если вы ожидали восторженных речей. Я и не знала, что нужно благодарить членов своей семьи за каждый пустяк, который они для меня делают. Не помню, чтобы ты благодарила меня за все то, что я сделала для тебя.

Это было обычное вступление к типичной ссоре между матерью и детьми. Фиона знала его наизусть. Иногда у нее появлялся соблазн записать на пленку свой текст, чтобы в следующий раз, когда возникнет конфликт, можно было просто включить запись, и пусть она звучит, чтобы ей не нужно было утруждаться или даже находиться в этой комнате.

Но она решила, что не даст испортить сегодняшний вечер. Весело не будет, но пусть он хоть пройдет цивилизованно. Надо позвать детей. Они точно смогут сдержать Дафну.

— Раз уж это твой первый вечер у нас, то давай поужинаем вместе, — непринужденно произнесла она. — Дети! Накрывайте, пожалуйста, на стол!

Веселый топот четырех пар ног, раздавшийся на лестнице, снял напряжение у собравшихся на кухне. Фиона включила плиту, чтобы та разогревалась.

На кухню вошла Ребекка, их старшая, и лицо Дафны расплылось в улыбке.

— Привет, дорогая. Ты сделала домашнее задание?

— Да, бабушка. Мама, у меня есть время до ужина сыграть с бабушкой в карты?

— Конечно, целых десять минут.

Дафна проворно поднялась и пошла за своей ненаглядной внучкой в гостиную.

— Тебе не кажется забавным, что Ребекка — ее любимица, а ведь именно она похожа на тебя больше других? — спросил Грэм, впервые осознав этот факт.

— Не говори глупости! Просто Ребекка ведет себя с ней терпеливее других и не раздражает ее. Всем нравятся послушные дети. Поэтому она никогда не любила меня. И до сих пор не любит.

Грэм обнял ее:

— Любит. Только не знает, как это сказать или показать. Но это ее потеря.

— А что она потеряла?

— Тебя.

Фиона закрыла глаза, не зная, что ответить. Иногда доброта мужа казалась ей чрезмерной. Это было нежелательное наследство ее матери, которая тоже не умела с благодарностью принимать, что дают. Все годы замужества она настраивала себя на то, что должна просто позволить Грэму любить себя. Однако в присутствии матери это казалось трудноосуществимым. Она уже засомневалась в его любви. Прервав размышления, Фиона игриво подтолкнула его к двери:

— Иди переоденься. Вот попадет пыльца от лилий на твой костюм, что будем делать?

Прежде чем оставить ее одну на кухне, Грэм сделал вид, что обиделся. Этот вечер прошел не лучше других, хотя ужин был замечательный. Дафна была снисходительна по отношению к детям, хотя те вели себя хорошо. Вместе с тем она то и дело задевала Фиону и Грэма, отменяя все их замечания, чтобы дети доедали все, что у них на тарелках, не разговаривали во время еды и вообще вели себя как люди, а не как существа в каком-нибудь документальном фильме Дэвида Аттенборо.